Гонсало Гинер - Тайна масонской ложи
Алькальд Тревелес вышел из особняка и, сев на лошадь, отправился к зданию суда, находившемуся на улице Аточа. Он теперь был в гораздо лучшем настроении, чем до того, как встретился с этой фантастической женщиной. Хотя его все еще не покидало чувство беспокойства, он был необычайно доволен своим разговором с Марией Эмилией: ее помощь оказалась намного существеннее, чем он мог предположить.
— А где тебе сейчас следует быть? — Беатрис теребила пальцами свои волосы. — Вряд ли твоя мама думает, что ты сейчас находишься со мной, да еще в мавзолее на кладбище.
— Предполагается, что я сейчас нахожусь на уроке фехтования, однако моего учителя оказалось достаточно легко убедить позволить мне уйти — правда, мне пришлось для этого немного раскошелиться. Как бы то ни было, он человек слова, и я уверен, что он не проболтается.
— По правде говоря, я была очень рада получить твою записку — до тех пор пока не увидела, какое место ты выбрал для нашей встречи. Конечно, здесь нас уж точно никто не заметит, однако, согласись, подобное окружение не очень подходит для романтических свиданий.
Они стояли внутри пантеона, который, судя по его состоянию, был давно заброшен.
— У нас совсем мало времени, Браулио. Я приказала своему слуге ждать меня возле кареты, а сама пошла сюда под тем предлогом, что хочу навестить могилу своей матери. Если я долго буду отсутствовать, слуга может пойти меня искать, и тогда он, чего доброго, застанет нас вдвоем.
Браулио начал целовать ее щеки и губы, понимая, что времени и в самом деле мало.
— Вот уже три дня я только и думаю о том, что нам с тобой запретили встречаться до самой твоей свадьбы. Вот ведь дурацкий запрет! Ненавижу человека, с которым ты помолвлена, хотя твоя родня и считает, что он более достоин тебя, чем я. Почему же все-таки он, если наш секрет уже раскрылся и они теперь знают, что мы друг друга любим? Что препятствует нашему браку?
— Препятствием является то, что ты — цыган! — Беатрис посмотрела на него с нежностью, понимая, какую боль причиняют ему эти ее слова. — И хотя мы с тобой встречались, считая, что это не имеет никакого значения, мать мне на днях объяснила, что в нашем обществе быть цыганом — непростительный грех. В глазах окружающих на тебе всегда будет клеймо твоего происхождения, какое бы блестящее образование ты ни получил.
Беатрис очень нежно поцеловала его в губы, потому что знала: подобные заявления очень больно ранят его душу.
— Ненавижу цыганскую кровь, которая течет в моих жилах. Что она мне дала? Ничего, кроме горя и страданий: сначала я потерял своих родителей, а теперь я теряю тебя.
— Люди считают, что твоя цыганская кровь не должна смешиваться с моей кровью, однако, уверяю тебя, никто и ничто не сможет нас разлучить. Хотя мне придется жить вместе с герцогом и отдавать ему свое тело, мое сердце навсегда останется с тобой!
— Прошу, не говори об этом! Ничто меня так не мучит, как мысль о том, что он будет сжимать тебя в своих объятиях. Я не могу этого вынести! — Браулио в приступе неудержимой ненависти резко запрокинул голову назад.
— Моя мать говорит, что нам следует некоторое время выждать — пока мой брак не устоится, — а затем начать тайно встречаться. Вот уж неожиданный совет, да?
Браулио с болью посмотрел на Беатрис: он сейчас услышал такое, на что никак не мог согласиться.
— Это невозможно… — Он опустил голову. — Мы, цыгане, чтим неписаный кодекс чести и не приемлем кое-что из того, что считается нормальным в вашем обществе…
Беатрис тут же его перебила, не желая слушать подобные заявления, и напомнила ему о том, что, как ей было известно, у цыган принято уважать мнение старших и держать данное другому человеку слово.
— Да, это верно, — согласился Браулио. — Но верно также и то, что наш закон требует от нас избегать всего, что может разрушить освященный Богом брак. Уважительное отношение к замужней женщине для нас так же священно, как и почитание наших предков. Ты ведь понимаешь, что это означает, да?
— Ты мне раньше об этом никогда не рассказывал! — Она в ужасе отпрянула от него. — А разве ты мне только что не говорил, что ненавидишь свою цыганскую кровь? — Беатрис была не готова к такому повороту событий.
— Да, говорил, и ты, безусловно, права. Однако я не могу полностью отречься от того немногого, что связывает меня с моим прошлым. Если бы я это сделал, то предал бы память своих родителей и свою собственную кровь. Твоя мать права, да и все вы правы. Я — всего лишь цыган! — На лице Браулио вдруг появилось выражение отрешенности. — Хотя для тебя это и трудно, я думаю, что ты все-таки меня понимаешь, потому что мы оба пережили схожие трагедии, сильно повлиявшие на наши судьбы.
— Твои слова означают, что ты уже никогда не захочешь быть со мной после того, как я стану замужней женщиной? — Покатившиеся из глаз Беатрис слезы заблестели в тусклом свете, попадавшем внутрь помещения через маленькое окошко. — Пожалуйста, скажи мне, что все происходящее — всего лишь дурной сон!
— Мои слова означают, что я буду относиться к тебе с должным уважением — так, как следует относиться к любой замужней женщине. — В горле у Браулио появилось ощущение сухости, от которого он никак не мог избавиться, хотя уже несколько раз сглотнул слюну. — Однако я ни на секунду не перестану тебя любить, до конца моей жизни.
— Я этого не понимаю!
В душе Беатрис происходила ожесточенная борьба: ей никак не хотелось верить, что ее надежда совместить любовь к Браулио со своим ненавистным замужеством была всего лишь несбыточной мечтой.
— Ты разбил мое сердце! — Она оттолкнула руки Браулио, намеревавшегося приласкать ее. — Мне необходимо отсюда уйти!
Браулио тут же попытался ее удержать.
— Зачем нам оставаться здесь вдвоем, если ты только что разрушил все мои надежды? — с отчаянием воскликнула Беатрис.
— Я знаю, что тебе тяжело, но когда-нибудь ты все поймешь, Беатрис.
— Это неправда. Неправда, что пройдет время — и я смогу что-то там понять. Я сейчас узнала, что для тебя твоя чистая совесть намного важнее, чем я и возможность быть со мной. Теперь я совершенно отчетливо вижу, что ради какого-то стародавнего кодекса чести ты готов отвергнуть мою любовь. — Охваченная нестерпимой душевной мукой, она уже не задумывалась над своими словами и над тем, на что они могут толкнуть Браулио. — Не морочь мне больше голову! — Ей вдруг нестерпимо захотелось побыстрее выбежать из этого мавзолея. — Прошу, отпусти мои руки и позволь мне уйти!
— Беатрис, я люблю тебя!
— Я уже знаю, что тебе ничего не стоит произнести эти слова и что ты не способен подтвердить свою любовь!
