Михаил Шевердин - Перешагни бездну
— Вы здесь, бек?
Не отрываясь от блюда, гость что-то проурчал и мотнул утвердительно головой.
И тут по манере мотать головой и по жадности, с какой гость ел, домулла наконец вспомнил... нищего, которого он накормил в станционной чайхане.
Теперь оставалось дождаться, когда тот повернется к нему правой щекой: правый глаз нищего, того нищего, закрыт бельмом.
Снова топот копыт донесся со двора. В михманхану вошли четыре усача с неприветливыми лицами, грузные, неуклюжие от многих напяленных на них халатов. В ответ на робкое приглашение хозяина все они уселись к дастархану, нимало не поинтересовавшись присутствием домуллы.
«Грубы, невежливы, — подумал с тоской домулла. — Ясно, кто такие. Они люди войны. У пророка сказано: «Будьте вежливы с гостеприимными, однако не на войне».
У Шо Мансура дрожали руки, когда он придвигал к усатым другое блюдо с пловом. Первый гость, «нищий», как все еще мысленно его называл домулла, пригласительно зарычал на своих спутников, когда они потянулись к его блюду. Он все еще ел жадно и, видимо, никак не мог насытиться. Про таких говорят: ест по-собачьи, смотрит по-волчьи.
Все ели торопливо, громко чавкая. Домулла оставался мрачнее тучи, но внешне держался спокойно, по обыкновению. Он медленно переводил глаза с перекрещенных под чапанами пулеметных лент, с кобуры на шпоры на сапогах, и его поджатые губы говорили: понятно, все понятно.
Домулла волновался не из-за того, что попали так глупо впросак. Его бесила беспомощность. Вот так и обрываются все нити.
«Нищий» ел все медленнее. Он повернулся лицом к домулле. Сомнений не оставалось. Он — тот самый одноглазый «нищий», или дервиш, который один «усидел» в чайхане на станции целую глиняную миску жареной баранины, макарон, моркови. Вот кого он тогда накормил и привечал у себя за дастарханом! Ничего себе.
Белые шрамы на щеке покраснели, посинели, сделались фиолетовыми по мере того, как росло удивление и разочарование «нищего». Зрачок единственного глаза бегал меж веками.
Обтерев сальные ладони о голенища своих дорогих хромовых сапог. — вот почему его не сразу узнал домулла — сапог тогда тоже не было. — дервиш демонстративно позевнул и сказал:
— Все! Эй вы, кому я говорю. Все! Хватит. Читайте фатиху!
Неохотно «усатые» отодвинули блюдо, вытерли ладони о голенища сапог и пробормотали благодарность аллаху за пищу.
— Хватит жратвы, — сказал дервиш и начальнически огляделся, — разговаривать буду!
Дервиш поглядел на до муллу и сказал:
— А разговаривать хочу с тобой. Или тебе неохота? Ничего, захочешь, потому что знаешь, кто я. Не знаешь? Ну и ладно. А я такой. Хотел, насладившись пищей, насладиться зрелищем «кок-бури». Вот одного безбожного идолопоклонника уруса сейчас по рукам-ногам свяжем и вместо козла на дворе этого дурака-кожемяки и разыграем. Нравятся, а? А теперь, вижу, у меня с развлечением-наслаждением ничегоо не выходит. Постой-постой, не радуйся раньше времени... Ты чего здесь, в Афтобруи, урус-домулла, делаешь? Все из мусульман колхозников делаешь? Безбожников делаешь? А? Говори!
— А мне говорить с тобой не о чем, — сказал тихо домулла.
Больше всех удивилсяя «нищий». Он обратился к своим «усачам»:
— Видали петушка? А его можно и поджарить. Какие слова говорит! И все потому, что вы в вашем Кухистане все — бабы и нюни. Вот в нашей Фергане мы с такими не разговаривали. Бац — и готово. Ты, значит, не боишься? — снова повернулся он к домулле. — Напрасно. Я еще не решил, что с тобой делать.
— А меня твое решение не интересует, — сказал домулла.— Не знаю, кто ты, но нечего тут хорохориться, над людьми изголяться.
— Смотри! И впрямь домулла. Так говорит! Красиво говорит! Но ты меня, домулла-урус, послушай. И вы, эй, мужланы, послушайте. Я говорить буду, а вы все слушайте. Жил один, ну, барс, а еще жил жук. Один заяц убегал от барса и прибежал к жуку. И просит: заступись, а то меня барс задерет. Жук и скажи барсу, когда он прибежал: «Не трогай зайца, он мой гость». Барс посмеялся, жука поддел лапой и так, что отбросил его за две версты, а зайца взял и слопал. Обиделся жук. Нарушил-де барс обычай гостеприимства, и задумал месть. Тут пришла судьба барсу заболеть, а тот жук табибом был. Вот приказал жука позвать. А жук знал, зачем его барс зовет. Скатал из навоза шарик, пилюлей по-вашему называется, и понес барсу. Поклонился и сказал: «Болезнь твоя вылечится от моих пилюль». И дал ему проглотить навоз. Барс проглотил и подох. Что такое царь зверей и что такое жук? А вот видишь, что получилось.
— Вижу, ты вырос в невежестве, — сказал сурово домулла. — Только о навозе и говоришь. Давай начистоту. Чего тебе от нас надо? У тебя свои дела — у нас свои.
— Хоть ты и домулла, а ничего не понял. А?
Он протянул над дастарханом руки, прочитал фатиху и встал. Домулла весь напрягся, сердце сжалось. Шо Мансур тоже встал и сделал шаг, чтобы загородить «нищему» дорогу.
Одноглазый тогда зычно воскликнул:
— Обычай!
Помолчал и заговорил:
— Слушай, урус! Я был твоим гостем. Я был в лохмотьях и грязи. Ты не погнушался посадить меня рядом с собой. Накормил меня, когда я был голоден. Да. Я был твоим гостем, урус!
Тяжело сопя, он ушел. За ним выбежали «усатые». Тишина вечера наполнилась стуком копыт.
На пороге соседней комнаты стоял строгий, невозмутимый Мирза Джалал. Откинув полу халата, он засовывал в кобуру маузер.
— Какое великодушие! — восхитился Шо Мансур.
Насупившись, Мирза Джалал проговорил:
— Проклятый добр потому, что устал от зла.
— Ему невыгоден шум, — проговорил домулла. — Он занят одним — ищет девушку, и времена не те. Знает, что ему несдобровать, если нападет на нас. Пенджикент-то вон — напротив. А иначе разве он вспомнил бы о благородном обычае?
«Похож на языческого идола, — думал домулла, невольно прижав руку к груди. Сердце все еще ныло. — Надо быть превосходным физиономистом, если хочешь прочесть что-нибудь под маской непроницаемости у нашего Мирза Джалала».
А Мирза Джалал смотрел в окно и медленно говорил:
— Так... Проклятый уехал. Псы его уехали. На дворе никого. Но они могут вернуться. Так-то, мой дядюшка, уважаемый Шо Мансур. Прикажите седлать коней. И минуты здесь нельзя оставаться. Возблагодарим бога. Они не тронули наших коней. Умоляю, Не подходите к окну.
Но домулла вскочил, подбежал к окну и распахнул его створки. Он высунулся наружу и, казалось, сейчас выскочит во двор прямо со второго этажа.
— Прошу вас! Не стойте там. Они могут стрелять, — сказал дрожащим, прерывающимся голосом Шо Мансур. Он бессильно упал на подстилку и картинно заломил руки. — Иншалла! Вы избавились от гибели. Этот сатана не выпустил из рук живым ни одного уруса.
