Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
— За что же он ниспослал страдания этому невинному существу?.. — тяжело вздохнув, спросила несчастная мать.
— Бог не дал ему страдать, дитя мое, — молвил доктор. — Он умер, едва успев родиться… Жалейте о нем не более, чем о мимолетной тени.
— А крики, которые я слышала?..
— Это было его прощание с жизнью.
Андре закрыла лицо руками, а мужчины, обменявшись красноречивыми взглядами, поздравили друг друга с тем, что своей ложью спасли Андре жизнь.
Вдруг на пороге появилась Маргарита, держа в руке письмо… Оно было адресовано Андре… Надпись гласила:
«Мадемуазель Андре де Таверне, Париж, улица Кок-Эрон, 9, первые ворота со стороны улицы Платриер».
Филипп показал его доктору за спиной Андре; она больше не плакала: она находилась в состоянии глубокой печали.
«Кто мог написать ей письмо? — думал Филипп. — Никому не был известен наш адрес, и это не почерк отца…»
— Андре! Тебе письмо, — сказал Филипп.
Ничему не удивляясь и не размышляя, Андре безропотно вскрыла конверт и, вытерев слезы, развернула письмо, собираясь его прочесть. Но едва пробежав глазами три строчки, из которых состояло все письмо, она громко вскрикнула, вскочила как безумная и, напрягшись всем телом, окаменев, рухнула словно статуя прямо на руки подоспевшей Маргарите.
Филипп подобрал с полу письмо и прочитал:
«В море, 15 декабря 17…Я уезжаю, потому что Вы меня прогнали. Больше Вы меня не увидите. Но я увожу с собой и своего ребенка, который никогда не назовет Вас матерью!
Жильбер».Взревев от бешенства, Филипп скомкал письмо.
— Я готов был простить преступление случайное, — заскрежетав зубами, проговорил он, — но за преступление преднамеренное он будет наказан… Над твоей безжизненно повисшей головой, Андре, я клянусь убить Жильбера, как только он попадется мне на глаза. Господь не может не послать его мне, потому что этот мерзавец преступил все границы дозволенного… Доктор! Андре придет в себя?
— Да, да!
— Доктор! Завтра Андре должна поступить в монастырь Сен-Дени. А я послезавтра буду в ближайшей гавани… Негодяй сбежал… Я последую за ним… Я должен разыскать ребенка… Доктор! Какая отсюда ближайшая гавань?
— Гавр.
— Я буду в Гавре через тридцать шесть часов, — пообещал Филипп.
CLXIII
НА БОРТУ
С этой минуты дом Андре стал похож на мрачную могилу.
Известие о смерти сына, возможно, убило бы Андре. Глухая, неизбывная боль точила бы ее душу все жизнь. Письмо Жильбера ранило Андре в самое сердце. Но этот удар пробудил в ее благородной душе остаток сил и способность защищаться.
Придя в себя, она поискала глазами брата. Ненависть, которую она прочла в его взгляде, придала ей мужества.
Она подождала, пока к ней вернутся силы настолько, чтобы не дрожал голос, и, взяв Филиппа за руку, начала так:
— Ты мне говорил нынче утром о монастыре Сен-Дени, где ее высочество дофина обещала мне место. Это правда?
— Да, Андре.
— Отвези меня туда, пожалуйста, сегодня же.
— Спасибо, сестра.
— Доктор! — продолжала Андре. — За вашу доброту, преданность, милосердие моя благодарность была бы слишком скудным вознаграждением. Вознаграждение, доктор, ждет вас на небесах!
Она подошла к нему и поцеловала его.
— В этом небольшом медальоне — мой портрет, — сказала она, — матушка приказала сделать его, когда мне исполнилось два года. Наверное, я на нем похожа на моего сына; сохраните его, доктор; пусть он напоминает вам иногда о малыше, которому вы помогли появиться на свет, а также о его матери, которую спасли ваши заботы.
Не теряя присутствия духа, Андре собрала вещи и в шесть часов вечера, не смея поднять глаз, переступила порог приемной монастыря Сен-Дени; за его решеткой Филипп, будучи не в силах побороть волнение, мысленно прощался с ней, быть может, навсегда.
Вдруг силы изменили бедной Андре. Раскинув руки, она бегом бросилась к брату. Он тоже протягивал к ней руки. Они встретились и, хотя их разделяла холодная решетка, прижались друг к другу пылающими щеками, проливая горючие слезы.
— Прощай! Прощай! — прошептала Андре.
— Прощай! — отвечал Филипп, подавив в своем сердце отчаяние.
— Если ты когда-нибудь найдешь моего сына, — едва слышно сказала Андре, — не дай мне умереть, не обняв его.
— Будь спокойна. Прощай! Прощай!
Андре с трудом оставила брата и, продолжая оглядываться, поддерживаемая послушницей, пошла под мрачные монастырские своды.
Пока она не пропала из виду, он кивал ей, потом махал платком. Наконец она в последний раз взглянула на него и исчезла в темноте. Железная дверь разделила их со зловещим скрежетом. Все было кончено.
Филипп взял почтовую лошадь прямо в Сен-Дени. Приторочив к седлу свои пожитки, он скакал всю ночь, весь следующий день и на вторую ночь был уже в Гавре. Он переночевал в первой же попавшейся гостинице, а на рассвете уже узнавал в порту, какое судно раньше всех отправляется в Америку.
Ему ответили, что в тот день бриг «Адонис» снимается с якоря и отплывает в Нью-Йорк. Филипп нашел капитана, заканчивавшего последние приготовления; молодой человек уплатил за поездку и был принят пассажиром. Он написал ее высочеству дофине последнее письмо с выражением почтительной преданности и признательности, потом отправил багаж в свою каюту на корабле и, дождавшись отлива, отправился на борт.
Часы на башне Франциска I пробили ровно четыре, когда «Адонис» вышел из канала под всеми своими марселями и фоками. Вода в море была темно-голубого цвета, небо пламенело вдали. Поздоровавшись с немногими пассажирами, своими попутчиками, Филипп облокотился на ограждение, защищающее палубу, и стал смотреть на берега Франции, таявшие в сиреневой дымке по мере того, как, подняв паруса, бриг круто брал вправо, огибая мыс Эв и выходя в открытое море.
Вскоре Филипп уже не видел ни берега, ни пассажиров, ни океана: ночная мгла, словно большая птица, опустилась на морс, раскинув огромные крылья. Филипп пошел к себе в каюту и, примостившись на узкой кровати, перечитал копию письма, отправленного им дофине. Письмо можно было принять за мольбу, обращенную к Создателю, но, впрочем, и за прощание с живыми людьми.
«Ваше высочество! — писал он. — Человек, не имеющий ни надежды, ни опоры в жизни, удаляется от Вас с сожалением, что так мало успел сделать для будущей королевы Франции. Этот человек уходит в море с риском попасть в шторм и грозу, а Вы остаетесь, подвергая себя опасностям и трудностям, связанными с властью. Юная, прекрасная, любимая, окруженная почтительными друзьями и обожающими слугами. Вы скоро забудете того, кто по указанию Вашей властной десницы возвысился над толпой. Я же не забуду Вас никогда. Я отправляюсь в Новый Свет, чтобы познать, каким образом смогу лучше служить Вам, когда Вы взойдете на трон. Я вверяю Вам свою сестру — бедный, покинутый всеми цветок; для нее не существует другого солнца, кроме Вашего взгляда. Соблаговолите же хоть изредка снисходить до нее, а в минуты радости, в дни своего могущества, к единодушному хору славящих Вас голосов прибавьте — умоляю Вас! — благословляющий Вас голос, принадлежащий изгнаннику, которого Вы больше не услышите и которому, наверное, не суждено увидеть Вас».
