Последние дни Константинополя. Ромеи и турки - Лыжина Светлана

Яннис считал, что добежал до дворца, спустился во внутренний двор и попал в подвал довольно быстро. Но оказался ли быстрее, чем турки, преодолевавшие ров? Или ход открыли всё же венецианцы, зачем-то вышедшие за стену?

Сомнения развеялись, когда впереди показался свет факела. Прозвучало несколько отрывистых фраз, и Яннис, даже не зная турецкого языка, понял, что это именно турецкий. "Поздно, - промелькнуло в голове. - Ход уже не закроешь". А затем кто-то из турок что-то крикнул, и Яннис понял, что замечен. Следовало развернуться и бежать со всех ног, пока не схватили.

Мальчик хотел закрыть за собой дверь - ту, что запирала подземный ход со стороны подвала, - и даже захлопнул её, но засов куда-то пропал, а искать было некогда: враги гнались по пятам. Впереди тоже показались факелы - их держали венецианцы, наконец спустившиеся в подвал вслед за Яннисом. Яннис крикнул, что было сил:

- Беда! Турки здесь! Турки!

* * *

29 мая 1453 года, перед рассветом

Тодорис, стоя на осыпающейся баррикаде, а точнее - на краю прохода, появившегося в ней после выстрела турецкой пушки, в ужасе смотрел, как плотная толпа турецких воинов, которые чуть ли не толкались локтями, стремится в этот проход. Казалось, турки даже не собираются сражаться, а просто втискиваются в пространство между баррикадой и Большой оборонительной стеной. Только что их протиснулся десяток, а теперь уже - полсотни, сотня... Но ещё до того, как число врагов с узком пространстве достигло сотни, Джустиниани крикнул своим людям:

- Каждый десятый - за мной! Не пускать врага в брешь! - а затем спрыгнул с баррикады, чтобы встретиться с турками лицом к лицу.

Толпа врагов была по-прежнему очень плотной. Они не имели места даже для того, чтобы как следует размахнуться для удара саблей, а предводитель генуэзцев, к которому в первые мгновения присоединилось лишь несколько латников, мог делать широкие махи.

Как же удачно сложилось, что Джустиниани был великаном и мог одной рукой держать тяжёлый меч, который в полтора раза длиннее, чем любая турецкая сабля. И таким же удачным стечением обстоятельств являлось то, что враги были в кольчугах, защищавших только верхнюю часть тела. В неверном свете факелов, освещавших место действия, казалось, что генуэзец просто косит турок, как высокую траву, а те, скованные собственной численностью, ничего не могут сделать в ответ. Они падали ему под ноги. А Джустиниани, быстро добивая их и переступая через тела, шёл дальше, снова отводил руку с мечом назад для широкого маха и продолжал косить.

Даже в таком выигрышном положении генуэзцу не помешал бы щит, но тут Тодорис вспомнил, что Джустиниани ранен, а рана влияла на подвижность левой руки. Судя по всему, генуэзец не был уверен, что, взяв щит, сможет его удержать, поэтому действовал только правой рукой, а левой почти не двигал и старался встать к врагу боком, то есть отводил левое плечо назад, чтобы оно даже случайно не пострадало.

Именно это наблюдение заставило Тодориса тоже спрыгнуть с баррикады и занять место слева от генуэзца. Джустиниани косил турок, а Тодорис служил ему щитом, чтобы никто из врагов не зашёл с левой, уязвимой, стороны. Генуэзец благодарно кивнул и продолжил свою работу.

Турки, понимая, что под тяжёлым мечом великана им можно только умереть, непроизвольно пятились, но пятиться было особо некуда. Пути назад не было. Проходя через проход в баррикаде, поток турок почти сразу упирался в Большую стену. Потому поворачивал направо или налево, но теперь их и справа, и слева теснили генуэзцы. А в проход меж тем стремились всё новые турецкие воины, напирая на своих со спины.

Протиснулось, наверное, человек триста. Сгрудились между баррикадой и Большой стеной, как овцы в загоне. И позволяли себя истреблять, поэтому Тодорис перестал пугаться их численности. "Справимся", - думал он, вместе с Джустиниани и другими генуэзцами напирая на турецкую толпу.

Уверенности прибавляли и лучники, которые, как и во время предыдущей атаки, стояли на Большой стене и посылали во врагов стрелы. Враг в шлеме и кольчуге не очень уязвим, но если враги собрались в плотную толпу, то лучник, стреляя наугад, почти наверняка попадает в лицо или в шею.

Когда все турки были истреблены или вытеснены за баррикаду через ту же брешь, через которую вошли, часть нападающих и часть обороняющихся молча встали друг напротив друга. Занимался рассвет, сделалось светлее, поэтому даже без факелов было видно, что боевой пыл у турок поугас. Они угрюмо смотрели на латников-генуэзцев, стоявших с окровавленными мечами буквально в нескольких шагах перед ними, но никто не решался броситься вперёд, чтобы напороться на эти мечи.

Остальные воины Джустиниани, которые в это время продолжали стоять наверху баррикады и сдерживали других нападавших, по-прежнему подобных бушующему морю, тоже не подвели - бурлящей воде не удалось перелиться за дамбу. А затем море начало медленно отступать, повинуясь отрывистым приказам турецких начальников, поэтому Тодорис позволил себе спросить у Джустиниани, устало опиравшегося на меч:

- Это была вторая волна?

- Да.

- Значит, у нас есть полчаса на отдых перед тем, как нахлынет третья?

Джустиниани не спешил отвечать. Казалось, он слишком устал, чтобы разговаривать, или задумался о чём-то своём, но в следующее мгновение воспрянул, напряжённо прислушиваясь. Только сейчас Тодорис обратил внимание, что колокола в Городе по-прежнему звонят, но генуэзца насторожили не эти отдалённые звуки.

- Все в укрытие! Прочь с баррикады! - вдруг крикнул он, поспешно уходя из прохода, пробитого турецкой пушкой. Прислонившись спиной к деревянным кольям, подпиравшим мешки с землёй, генуэзец посмотрел вверх. А в следующее мгновение с неба обрушился дождь стрел.

Генуэзцы слышали приказ. Их не пришлось дважды просить, поэтому они успели спрятаться. И те воины, которыми командовал василевс, тоже должны были успеть, видя, как поспешно прячутся люди Джустиниани. Тодорис, тоже прислонившись спиной к кольям и видя, как в землю почти прямо перед ним втыкаются всё новые и новые стрелы, очень надеялся, что его соотечественники успели.

- Враги мстят за своё поражение, - сказал предводитель генуэзцев, подбирая у себя под ногами красный турецкий тюрбан, ещё вполне чистый, и вытирая концом этого тюрбана свой окровавленный меч, чтобы затем убрать в ножны. - Они очень злы.

Будто в подтверждение этих слов в баррикаду с внешней стороны начали ударяться каменные ядра мелких пушек. Некоторые ядра свистели над баррикадой, попадали в Большую стену и рикошетом летели в тех, кто подобно Джустиниани и Тодорису стоял, прислонившись спиной к кольям.

Послышались проклятия. Как видно, в кого-то попало, но если человек имеет силы ругаться, значит, легко отделался. И всё же следовало тревожиться. Судя про траектории полёта стрел и ядер, стреляли не издалека, как прежде, а с совсем близкого расстояния. Это означало, что защитники, прячась за баррикадой, могут пропустить момент новой атаки и не успеть отразить её. Эта опасность была особенно велика для ромеев, которые не так быстро исполняли приказы начальников, как вымуштрованные генуэзцы, возглавляемые Джустиниани. Тодорис уже давно заметил, что у генуэзцев между приказом и исполнением проходило очень мало времени, даже с учётом того, что приказ надо было успеть передать по цепочке. А вот войска василевса, даже самые обученные, часто проявляли медлительность, и это могло стать для них роковым.