Рой Фланнеган - Лесной кавалер
— Прошу не забывать, что командую здесь я! — вспыхнул Оллертон.
— Мы собрались на совет, полковник Оллертон. Вы, кажется, собирались выслушать наши соображения… Индейцы отлично видят нашу беспомощность. Мы и опомниться не успеем, как нас всех перебьют почем зря. Надо сражаться или уходить. Я призываю к атаке!
«Атака, атака!» — прокатилось по рядам офицеров.
Оллертон попытался заговорить, но его никто не слушал.
«Атака!»
Офицеры покидали палатку командира, не дожидаясь его разрешения. Их глаза горели. Капитан Питер Эштон бросил свою шляпу под ноги Оллертону и бегом вернулся к отряду.
К рассвету волнение в лагере не улеглось. Возбужденные люди палили в воздух, а в мэрилендской колонне едва не вспыхнула драка, когда выяснилось, что в отведенном ей пороховом погребе весь порох отсырел…
Густой туман медленно таял. Требовался еще минимум час, чтобы построить отряды.
Оллертон сидел на стволе поваленного дерева, устало опустив голову на скрещенные руки. За его спиной стоял пожилой барабанщик, нетерпеливо дожидаясь команды подать сигнал к выступлению.
— Смотрите! — внезапно крикнул Ланс, наблюдавший за забаррикадированным входом в форт.
Там спокойно стоял высокий индеец. Он был один.
Раздались беспорядочные выстрелы, но индеец даже не пошевелился. Через минуту, заметив, что оказался в центре внимания, он поднял руку.
— Это Онеота, вождь доэгов, — сказал Ланс. — Он хочет говорить.
Оллертон выкрикнул команду прекратить огонь.
— Надо пойти и узнать, что он хочет, — заметил Ланс.
— Ха! Он будет клянчить мир! — улыбнулся Оллертон.
— Не уверен, сэр. Может быть, он полагает, что мы хотим мира… Хотя бы из-за тех семерых…
Оллертон попросил Джона Вашингтона не спускать глаз с парламентера и, положив руку на эфес шпаги, пошел вперед.
Когда он вернулся, на его губах играла победная усмешка:
— Они наши. Он хочет начать переговоры.
Ланс не был столь оптимистичен. Он опасался того, что сейчас индейцы склонны к честным переговорам меньше чем когда-либо. Но существовала еще одна опасность: командиры ополченцев могли быстро потерять терпение в разговоре с высокомерным дикарем.
Между тем к вождю присоединились еще четверо индейцев. Все они были без оружия.
Лансу не стоило большого труда убедить полковника взять его с собой. Краткий совет со старшими офицерами не занял и пяти минут… И тут лагерь огласился громкими криками, в которых звучали злоба и торжество.
Когда Ланс посмотрел на парламентеров, сердце у него упало: все они лежали мертвыми, а несколько солдат из округа Стеффорд вытирали пучками травы свои окровавленные боевые топоры.
Молодой лейтенант Хант, обхватив голову руками, рухнул на ствол упавшего дерева. В его глазах стояли злые слезы.
Оллертон бросился вперед, остальные последовали за ним. Все молча окружили залитые кровью тела пятерых индейцев.
— Они… Они… — попытался что-то сказать полковник, но голос изменил ему.
Подошел какой-то солдат и грубо пнул тело Онеоты. Хант бросился на него и ударом эфеса шпаги по голове сбил с ног.
— Пятеро… — сказал Ланс. — Все — вожди. Один из них из племени вайандотов.
Лицо Оллертона напоминало искаженную гневом бледную маску.
— Боже мой! — воскликнул он. — Эти негодяи убили парламентеров!
Хант попытался объяснить происшедшее. Онеота, вождь доэгов, два месяца назад убил брата его сержанта, и тот просто ополоумел от горя. И когда пятеро индейцев вышли из форта, он с несколькими приятелями, нарушив приказ, подкрался к ним сзади и раскроил им черепа.
Когда Оллертон отдавал приказ об атаке, его губы дрожали. Но больше ему ничего не оставалось.
Наступившую было тишину прорезала барабанная: дробь, и армия двинулась к форту со всех четырех сторон.
Ланс бросился на помощь Крю, Бэкону и ополченцам из Энрико, ровными рядами выходившим из леса.
На ураганный огонь нападающих индейцы ответили тучей стрел. За треском мушкетных выстрелов не было слышно слов команд. Каждый третий из спешившихся кавалеристов Вашингтона нес наскоро сделанную приставную лестницу, с помощью которых планировалось преодолеть ров и взобраться на частокол. Но стоило нескольким группам прорваться к частоколу, как ворота форта приоткрылись, пропуская отряд истошно вопящих индейцев с томагавками и ножами в руках. Ланс сбил одного из них прикладом мушкета, Бэкон расправился с другим… Через несколько минут со всеми участвовавшими в вылазке было покончено. Однако их жертва спасла форт: все оказавшиеся под стенами солдаты также погибли, а остальные, спасаясь от стрел, отступили.
Теперь атаковали индейцы, и Вашингтону пришлось ввести в бой все резервы, дабы сдержать яростный напор краснокожих воинов. Индейцы все же прорвались к лошадям и, не имея возможности увести их с собой, перебили.
На следующее утро майор Трумен из мэрилендской милиции явился к Оллертону и Вашингтону с гневной речью:
— Эта битва не принесет нам славы, — заявил он. — У нас нет ни провизии, ни лошадей, ни надежды. Половина моих людей проголосовала за то, чтобы вернуться домой, и уже ушла. Теперь я уведу оставшихся.
Оллертон безуспешно пытался протестовать. Вашингтон не проронил ни слова.
Несмотря на потерю вождей, индейцы действовали на удивление слаженно и хитро. Теперь их целью стали лошади. Не проходило и дня, чтобы бедные животные не исчезали или не погибали. Вашингтон приказал отвести оставшихся лошадей в лес, в глубокий тыл своей армии, но и это не принесло пользы: выскальзывая по ночам из форта, индейцы продолжали снимать часовых.
Оллертон был на грани отчаяния. Убийцы вождей дезертировали, не дожидаясь наказания. Лейтенант Хант умер от лихорадки. По лагерю пополз слух, что стеффордцы нарочно убили парламентеров, дабы принудить губернатора начать повальное истребление индейцев по всей колонии. Это было очень похоже на правду и выводило Оллертона из себя. Вскоре он слег от приступа лихорадки. Вашингтон потерял столько лошадей, что уже не смог бы преследовать индейцев, даже если бы они вдруг оставили форт и побежали.
Четыре дня индейцы не подавали никаких признаков жизни, что чрезвычайно насторожило опытных белых следопытов, и они не спускали глаз с форта…
Катастрофа не заставила себя ждать.
Однажды ночью, незадолго до рассвета, стены форта озарились ярким пламенем. Часовые подняли тревогу, и виргинцы, даже не строясь, бросились в новую атаку, полагая, что в форте пожар.
Это-то и ждал Блум, вождь саскеханноков, приказавший сжечь старые вигвамы. В красноватом отблеске огня внезапно замелькали тела воинов, без особого труда проложивших себе дорогу сквозь нестройные ряды ополчения округа Джеймс-Сити. За ними вышел весь «гарнизон» и, расчистив путь томагавками, исчез в заболоченном лесу.
