Мор Йокаи - Когда мы состаримся
— Но у него нет другого выбора: или бежать, или же его схватят.
— Но мы не так с вами уговаривались. Вы не то мне обещали.
— Ну кто же верит обещаниям вельмож, дорогая моя? Дипломатия вся построена на лжи: вы обманываете меня, я — вас; вы обманули доверие Лоранда — и поделом ему, не надо было так слепо на вас полагаться. Вы, однако же, не будете отрицать, что я — галантнейший из мужей. Молодой человек ухаживает за моей женой, я вижу это, знаю — и не прихожу в ярость, не выкидываю его в окно, не пристреливаю из пистолета. Всего-навсего при случае хлопну по плечу да скажу: «А вас, братец, схватят этой ночью в постели и — „прощайте горы, долы, реки!“». Никто не поверит, что он сам ретируется, а не я его выставляю — да ещё смеюсь, смеяться способен в моё положении!
И Бальнокхази сам расхохотался над таким курьёзным оборотом дела, показав все свои блестящие белые зубы (и золотые мосты в придачу).
Супруга же его, Эрмина, встала, не скрывая раздражения.
— Это вы передо мной ни в чём не повинного разыгрываете, а сами наверняка подговорили Дяли выдать альбом.
— Вы, дорогая, просто себя хотите в этом убедить, чтобы не сердиться на Дяли, когда Лоранда не будет: кто-то же вам должен его заменить.
— Вам не удастся меня оскорбить.
— Далёк от подобной мысли, дорогая. Все мои усилия были и будут направлены лишь на то, чтобы сделать вашу жизнь возможно приятнее. Разве я ревновал когда-нибудь? Разве не относился к вам словно заботливый отец, у которого дочь на выданье?
— Ах, оставьте! Вот это в вас как раз самое жестокое. Да, вы сами вводили к нам в дом молодых людей всех званий и состояний, да, вы не стерегли меня от них. Но после, какое-то время спустя, замечая, что кто-нибудь из них снискивал моё расположение, вы обязательно находили изощрённейшие способы настроить, восстановить меня против них. Под замком в монастырской строгости меня держать — и то было бы великодушнее! Но это опасная игра, сударь! Может так получиться, что я не отвернусь от того, против кого вы меня восстанавливаете!
— Ну, это уж как хотите, дорогая. Сейчас главное — предупредить родственника нашего, Лоранда, чтобы после десяти вечера его здесь не было, иначе — задержат.
Эрмина в сердцах меряла шагами комнату.
— Оправдывайтесь, как угодно, но это ваших рук дело, — сказала она наконец и бросилась на стул, раздражённо смахнув с него мужнину шляпу.
— А я и не оправдываюсь, — спокойно ответил Бальнокхази, наклоняясь за далеко откатившейся шляпой. — Конечно, доля моего участия была, но вы ведь прекрасно это знали, дорогая. Первейшая забота каждого — сделать карьеру. Мне необходимо занять более высокое положение, и вы сами меня в этом одобряете. Но если так, надо пользоваться всеми возможностями, какие только подворачиваются. Не пользуйся я ими, был бы по сю пору каким-нибудь захудалым саболчским[100] исправником, который каждые три года у комитатских властей руки лобызает, чтобы в должности оставили. С теперешним канцлером, Адамом Ревицким, мы учились вместе, он был классом старше. Оба первые ученики. Так что я каждый год занимал его место на первой парте — и каждый раз соскребал имя, вырезанное им на скамейке, вырезывая своё. Звезда его сейчас в зените, но уже достигла своей высшей точки, после чего должна закатиться, а тогда неизвестно ещё, что будет. В такое время имеет разве значение судьба одного-двух зелёных юнцов, которые всё равно прозябали бы в безвестности, не выдвини их мы же сами для собственной пользы?
— Не забывайте всё-таки, что Лоранд родня нам.
— Не вам. Только мне.
— Но это же ужасно — так исковеркать жизнь молодому человеку.
— А что, собственно, такое с ним случится? Укроется где-нибудь у родственников в захолустье, где никто и не подумает его искать. Самое большее, лишится права сдавать экзамен на адвоката. Но это не мешает выставить свою кандидатуру в заседатели на первых же комитатских выборах. И вообще, Лоранд — красивый малый, женская благосклонность сторицей возместит ему отнятое мужским недоброжелательством.
— Хорошо, сударь, предоставьте в таком случае мне позаботиться о нём.
— Премного обяжете. Но уж сделайте одолжение: с десятым ударом часов чтобы моего драгоценного родственника больше здесь не было.
Эрмина с вызывающим видом направилась прямо к шкатулке с драгоценностями. Бальнокхази видел из дверей, как она принялась рыться в ней, нетерпеливо откинув крышку.
Муж удалился, улыбаясь. Презабавное расположение светил: женщина, которая хотела и хочет видеть человека вблизи себя, сам же торопится услать его куда-нибудь подальше, миль за сто, да ещё драгоценности отдаёт для этого в заклад.
Эрмина и вправду собрала их, вытряхнув из футляров и побросав в ридикюль.
Потом присела к письменному столу и быстро набросала что-то на тонкой бледно-лиловой бумаге с водяными знаками, изображавшими её инициалы. Сложив и запечатав листок, она отослала его Лоранду с камердинером.
Лоранд не выходил в тот день из дома и не знал, что многие молодые депутаты поспешили уехать, прослышав о предстоящих арестах.
Прочитав письмо советницы, он попросил камердинера сходить к господину Дяли и передать от его имени, что ему непременно надо с ним поговорить, а сам он выйти затрудняется.
По уходе камердинера Лоранд принялся взад-вперёд расхаживать по комнате, напряжённо над чем-то раздумывая.
Потом сел, подперев голову руками, опять вскочил и подошёл к окну, в нетерпении поджидая приглашённого.
Наконец, решив что-то, натянул перчатки — белые, красивые бальные перчатки — и несколько раз сжал пальцы, пробуя, не лопнут ли.
Не хотел, может быть, касаться гостя голыми руками?
Но вот дверь скрипнула, послышались быстро приближающие шаги.
Входи, входи же, голубчик. Но долгожданный посетитель явился не один, первым вошёл Деже, — он нечаянно столкнулся с Пепи по дороге.
Лоранд встретил брата с явным неудовольствием. Не его хотел видеть сейчас. А тот с сияющим лицом поспешил его обнять.
— Что случилось? Чего это ты рассиялся?
— Отпустили с разбирательства, хотя я всё взял на себя. Про тебя ничего не сказал.
— Но ты же оскорбишься, если я буду тебя с этим поздравлять. Любой порядочный человек поступил бы точно так же. Не быть предателем — честь столь же малая, сколь велико бесчестье быть им. Верно, друг мой Пепи?
Разумеется, Пепи Дяли подтвердил, что нет на свете злодеяния тяжелее. Он полагал, что Лоранд будет уже в местах достаточно отдалённых, когда узнает про его предательство.
— А зачем ты меня звал так срочно? — осведомился он, дружелюбно протягивая руку Лоранду (позволившему пожать свою: она ведь была в перчатке!)
