Игорь Болгарин - Под чужим знаменем
Закончив читать, Ковалевский откинулся на спинку кресла, снял пенсне.
– Сообщение серьезное… Даже очень! – задумчиво произнес он. – В ставку сообщили?
– Сегодня отправлю копию донесения нарочным. – Щукин достал из папки еще какие-то листы бумаги. – Вы помните, Владимир Зенонович, я докладывал вам о военных складах в Киеве?
– О Ломакинских складах? Как же, как же!
– Люди Киевского центра провели крупную операцию. Склады уничтожены. Они сгорели со всем содержимым. Считаю это серьезным успехом. Уничтожение армейских запасов провианта, как вы сами понимаете, не может не отразиться на боеспособности войск красных.
Ковалевский довольно равнодушно отнесся к этому сообщению. Складом больше, складом меньше – не бог весть как много это даст его наступающей армии. Крови под стенами Киева прольется море. Большевики дерутся с яростью, в этом он убеждался не раз. Но все же сказал полковнику:
– Да-да, конечно. Голодный солдат – не солдат.
– Владимир Зенонович, – сказал Щукин, наморщив лоб. – Я понимаю, вы хотели бы от меня большего. Но в Киеве осталось чрезвычайно мало людей, способных к решительным действиям. К вооруженной помощи в нужную минуту. Офицеры уничтожены частично Петлюрой, частично большевистской Чекой. Этот Лацис добивает сейчас остатки лишь по принципу принадлежности к русской армии. Под угрозой голода и смерти, или смерти близких, часть офицеров перешла к красным. Оставшиеся же верными присяге офицеры, подавшиеся к нам на юг, большей частью были пойманы и расстреляны или замучены. Гражданские же лица не имеют опыта борьбы. Мы должны ценить то, что у нас есть.
– Простите, Николай Григорьевич, простите ради Бога, – сказал Ковалевский. Он подумал об оставленном в покоях неоконченном завтраке, как бы уличающем его в равнодушии к страждущему офицерству. – Голубчик, мне ли не знать, что из пятисот тысяч русских офицеров в живых осталось не больше трети. И половина этой трети служит у красных, не всегда по принуждению. Мне ли этого не знать!..
Он промокнул повлажневшие глаза фуляровым платком. С четырнадцатого года командующий, сам ходивший в атаку в первых цепях, потерял почти всех своих друзей. Последнего – полковника Львова – совсем уж днями. И теперь свою жизнь он воспринимал как бесконечные горькие поминки.
– Много или мало у нас союзников в Киеве, – сказал после долгой паузы Ковалевский, – но «мать городов русских» мы возьмем.
Щукин стоял, не поднимая головы. Его прищуренные глаза потемнели и смотрели из-под узких бровей холодно, не мигая.
Ковалевский с опозданием понял свою оплошность и пожалел, что сразу не оценил успех полковника: самолюбие любого человека нуждается в похвалах, это – те дрова, которые поддерживают горение.
– Руководство Киевского центра готовит еще ряд крупных диверсий и актов саботажа на заводах, транспорте, в правительственных учреждениях и воинских частях, – ледяным, обиженным тоном продолжал докладывать Щукин. – Центр пытается сформировать вооруженные отряды, чтобы помочь нам в нужное время.
– Ну что ж! Отлично! – исправляя ошибку, поощрительно сказал Ковалевский. – Пошли нам Бог каждый день такие известия!.. Что у вас еще?
– В поджоге Ломакинских складов главную роль сыграл штабс-капитан Загладин, – отмякая сердцем, – все-таки оценили его заслуги! – произнес Щукин. – Полагаю, что его можно бы представить к повышению в чине как отличившегося офицера.
– Я считаю, что наша причастность к этим делам должна быть по возможности негласной, – сказал Ковалевский, – но в данном случае я поддерживаю.
– Благодарю… И вот еще что. Руководство Центра озабочено вопросом приобретения оружия и для этого вступило в контакт с руководителем киевского отделения Союза возрождения Украины – бразильским консулом графом Пирро.
Ковалевский с изумлением посмотрел на полковника Щукина.
– Вы не оговорились, Николай Григорьевич? При чем тут бразильский консул?..
Щукин пожал плечами:
– Все это очень сложно. Суть дела вкратце такова. У графа Пирро действительно есть бумаги, аккредитующие его при Советском Украинском правительстве. Но на самом деле он – агент французской разведки и работает по ее заданию на Петлюру. Он располагает большими суммами денег, скупает оружие и даже создал организацию офицерского типа петлюровской ориентации. Вы же знаете, Владимир Зенонович, что у Петлюры есть определенные соглашения с французами!
Изумленный и заинтересованный Ковалевский развел руками:
– Помилуйте, Николай Григорьевич, бразильский консул… агент французской разведки… и все это в одном лице?! Невероятно! Похоже на сюжет из бульварного романа!
Щукин посмотрел на командующего и без тени улыбки ответил:
– Как вы сами понимаете, Владимир Зенонович, меня не интересует граф Пирро как таковой. Но у него есть организация, которая ведет подрывную работу против большевиков. С помощью Киевского центра я хочу наладить контакт с этой организацией и в определенный момент использовать и ее как ударную силу!..
Ковалевский встал из-за стола и, заложив руки за спину, стал взволнованно прохаживаться по кабинету. Перспектива, которую обрисовал полковник Щукин, все больше нравилась ему. Планы этого холодного и расчетливого человека опирались на такой же холодный, математический расчет. И он стал постепенно свыкаться с обнадеживающей мыслью, что Киев, возможно, будет взят малой кровью.
* * *Кольцов сидел в приемной один. Часы на стене мерно и бесстрастно отсчитывали время. Невозмутимое, кабинетное время. Нужно было успеть прочитать и отсортировать корреспонденции, наметить нужные, требующие неотложного внимания вопросы. Он так задумался, что едва расслышал, как за спиной раздались тихие, вкрадчивые шаги. Так ходит только Микки. И действительно, это был Микки – волосы тщательно причесаны, на лице веселая улыбка.
– Микки, где вас носит все утро?! – возмущенно сказал Кольцов, подымаясь из-за стола.
– Ах, извините, Павел Андреевич! Вчера Рябушинский в «Буффе» давал банкет… по случаю… – тасуя над столом телеграммы, в восторге рассказывал Микки, – по случаю чего, не помню… хоть убей, не помню… Ах да, телеграммы из аппаратной я захватил… свежие… – весело говорил Микки, и глаза, и губы – все лицо его смеялось, он находился в преотличном настроении.
Дверь кабинета стремительно распахнулась, и через приемную прошли Ковалевский и Щукин.
– Если кто будет спрашивать, я у генерала Деева, – сказал Ковалевский, улыбнувшись адъютанту.
Кольцов тоже улыбнулся глазами Ковалевскому в знак того, что оценил его расположение.
– И вот еще что… Павел Андреевич, голубчик! У меня к вам личная просьба.
