Массимо д'Азельо - Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте
Едва последняя монета упала на кучу остальных, как дверь с грохотом распахнулась, и пятнадцать-двадцать молодцов с самыми разбойничьими рожами, вооруженных копьями и алебардами, ворвались в церковь и вмиг справились с нашими искателями кладов, приставив им оружие к груди и к горлу.
Дон Микеле схватился было за рукоять меча, но почувствовал, как четыре или пять копий мигом продырявили его плащ, а одно даже укололо его; тут он понял, что пошевельнуться — значит распроститься с жизнью.
Подеста уже раньше натерпелся такого страху, что это новое происшествие не произвело на него, по-видимому, никакого впечатления. Он по-прежнему стоял на коленях, закатив глаза, втянув голову в плечи, молитвенно сложив руки и сжимая бессознательным движением сухие, костлявые пальцы так, что ногти впивались в кожу; сдавленным голосом он повторял:
— Не убивайте меня, я каюсь в смертных грехах.[20]
В суматохе фонарь опрокинулся и осветил снизу разбойников, которые на мгновение задержались возле своих пленников, чтобы окончательно убедиться, что те не могут, да и не собираются защищаться. Шайка, видимо, состояла из отчаянных головорезов, которых в те времена называли мародерами, а теперь попросту зовут бандитами (хотя бандитами они были и тогда); название это давали преимущественно беглым солдатам, объединившимся вокруг какого-нибудь атамана; шайки грабили деревни и творили всевозможные бесчинства. На некоторых из этих молодцов были надеты железные нагрудники, на других — кирасы; у кого был меч, у кого кинжал, у кого нож; на многих были остроконечные шапочки, украшенные развевающимися перьями и лентами, и почти у каждого на груди или на лбу висел образок с изображением мадонны. Большинство из них было обуто в сандалии из козьей кожи, в которых было всего удобнее лазать и карабкаться по горам.
О лицах нечего и говорить. Длинные лохматые бороды, огромные усищи и всклокоченные волосы при свете фонаря придавали им сходство с чертями, сорвавшимися с цепи.
Один из них, бросив на пол алебарду, которую он держал у самого горла подесты, сорвал с подесты и его спутника кинжалы, висевшие у них на поясе, и встряхнул их одежду, что бы проверить, не спрятано ли там другого оружия.
А привидение, воспользовавшись кутерьмой, сбросило с себя саван и превратилось в обыкновенного смертного; увидев, что времени терять нельзя, оно забралось на колокольню и уселось там на перекладине, ухватившись за выступ стены; оно только и дожидалось удобного случая, чтобы дать тягу и в то же время, сидя в темноте, могло наблюдать за всем, что происходило в церкви, оставаясь незамеченным.
Между тем атаман разбойников, малый лет семнадцати, весьма устрашающего вида, коренастый, со шрамом во весь лоб, отчего брови его были приподняты чуть не на палец, внезапно замычал, как глухонемой, и дал подесте пинка, чтобы тот поднялся. Лучшего лекарства от столбняка нельзя было и придумать — подеста вскочил, не дожидаясь повторной дозы. Его вместе с доном Микеле оттащили в угол, связали и оставили под охраной нескольких разбойников, в то время как остальные сгребли золото и принялись пересчитывать его при свете фонаря; Покончив с этим делом, они всыпали деньги в кожаный кошель, висевший на поясе у атамана, и вышли, окружив своих пленников со всех сторон и приказав им, со свойственной разбойникам учтивостью, идти поживее, если они не хотят отведать кинжала.
Пройдя около полумили вверх по крутому склону, без малейших следов тропинки, они остановились и завязали пленникам глаза.
Со страху к подесте вернулся голос, и он стал просить пощады, плача как ребенок; разбойников это забавляло, и они дали ему накричаться вволю. А дон Микеле, которого эта остановка навела на самые печальные предположения, процедил сквозь зубы:
— Ну, теперь пропали!
Он попытался вступить с разбойниками в переговоры, надеясь еще как-нибудь вывернуться; но не успел он и слово вымолвить, как ему заткнули рот кулаком, да так, что загнали два зуба в глотку. Лишенный возможности говорить и смотреть, он навострил уши и услышал, как разбойники переговаривались о дележе денег и пленников; толковали они и о выкупе и обсуждали, который из двух стоит дороже. Среди голосов, говоривших на различных наречиях, но все же по-итальянски, выделялся один, произносивший слова на чужеземный лад, скорее всего как немец. Но только дон Микеле успел заметить эту интересную особенность, как его схватили, взвалили на плечи и потащили прочь.
Шли они больше часу, время от времени останавливаясь. На привалах разбойники, чтобы передохнуть, не слишком нежно сваливали свою ношу на землю. Дону Микеле, как он ни был храбр, становилось не по себе при мысли, что эти мошенники могут прирезать его как собаку; веревки впивались ему в тело, острые углы панциря, надетого на тащившем его парне, тоже не доставляли ему особого удовольствия, и вся эта игра начинала здорово его раздражать.
Наконец они опять остановились. Заскрипела, отворяясь, какая-то тяжелая дверь. Они вошли, и за их спиной снова раздался тот же скрип.
Дона Микеле развязали, подтолкнули вперед и сняли с его глаз повязку; он увидел, что находится в комнате, едва освещенной лучами луны, пробивающимися сквозь щели в ставнях. В одной из стен была маленькая, низкая дверь с бесчисленными железными засовами; она отворилась, и дон Микеле услыхал, как чей-то голос сказал ему:
— Входи.
Он наклонился и только стал нащупывать ногой, нет ли ступеньки, как сильный толчок тупым концом копья помог ему спуститься по лестнице значительно быстрее, чем ему хотелось бы, да так, что и не сосчитать было ступенек. Заскрипел засов, и дон Микеле понял, что надо оставить надежду выйти отсюда через эту дверь.
Теперь он находился в полной темноте. Прежде всего он ощупал рот, сильно болевший от удара; отняв руки от лица, он почувствовал, что они мокрые, понял, что это кровь, а также обнаружил, что с этого дня ему будут служить только тридцать зубов вместо тридцати двух.
— Если б дьявол придушил тебя вместе с твоим отцом, как ему надлежало, у меня бы хоть зубы остались целы, — сказал он, мысленно обращаясь к тому, кто послал его на это дело.
Все же он старался не падать духом. Вытянув вперед руки, он попытался понять, где он находится, и заметил, что сверху из какого-то отверстия струится слабый свет; ему показалось, что он слышит, как бьются о стену морские волны. Ногой он нащупал в углу кучу мягкой соломы и растянулся на ней в ожидании дальнейших событий.
ГЛАВА Х
Читатель, без сомнения, угадал, что призрак был не кто иной, как командир отряда Боскерино.
