Александр Дюма - Сальтеадор
К тому же теперь у него было не одно, а два основания надеяться, что он выйдет из трудного положения: первое — поддержка дона Иньиго, второе — обещание Хинесты.
Откровенно говоря, молодой человек почти не рассчитывал на успех девушки-цыганки; хотя ему уже было известно все о жизни ее матери, он больше надеялся на отца доньи Флор.
К тому же сердце человеческое неблагодарно: вероятно, Фернандо хотелось получить подобное благодеяние из рук дона Иньиго, а не из рук Хинесты — в таком он был душевном состоянии.
Испытывая расположение к дону Иньиго, он понял, что и сам внушает симпатию благородному старику.
Удивительное чувство, подобное голосу крови, роднило их.
Снова раздавшийся шум отвлек дона Фернандо от размышлений.
Он приложил ухо к стене и сразу понял, как это бывает по утрам, когда мысль ясна (во тьме она, подобно самой природе, затуманена), — понял, что минер ловко и упорно делает подкоп, стараясь до него добраться.
Если он довершит работу, а это значит — установит ход сообщения, говоря военным языком, чтобы вторгнуться в грот, — дону Фернандо придется выдержать неравную борьбу, не оставляющую шансов на спасение.
Не лучше ли, когда наступит ночь, выйти наудачу и, призвав на помощь темноту и знание местности, сделать попытку выбраться на другой склон горы?
Только беглецу не за что было зацепиться: пожар, вылизавший почти до самой макушки огромную часть горы, уничтожил мастиковые деревья, мирты и лианы, стелившиеся по отвесным склонам и выбивавшиеся из расщелин, отнял опору и поддержку у ног и рук беглеца.
Дон Фернандо высунулся из грота: надо было выяснить, можно ли пробраться по тропке, по которой спускалась Хинеста до пожара.
Он был поглощен этим исследованием, как вдруг раздался выстрел и пуля расплющилась о гранит на расстоянии полуфута от того места, где он ухватился за выступ.
Дон Фернандо поднял голову: три солдата, стоящие на вершине скалы, указывали на него пальцем и белое облачко порохового дыма поднималось в воздух над их головой; они-то и стреляли из аркебузы.
Сальтеадора обнаружили.
Но он был не из тех, кто не отвечает на вызов.
Он в свою очередь схватил аркебузу, прицелился в одного из солдат, который готовился снова разрядить оружие, — следовательно, это и был стрелок.
Прогремел выстрел — солдат, раскинув руки, выпустил аркебузу, оказавшую ему дурную услугу, и покатился вниз головой по крутому склону.
Раздались громкие возгласы, ибо не оставалось сомнений: тот, кого искали, найден.
Фернандо вернулся в грот, перезарядил аркебузу и вновь приблизился к отверстию пещеры.
Но сотоварищи убитого исчезли, и на всем видимом пространстве, в огромном полукруге перед гротом, никого не было видно.
Только камни катились с вершины горы, перескакивая через утесы, а это означало, что солдаты устроили засаду наверху.
Подкоп продолжался.
Было ясно, что теперь, когда Сальтеадора обнаружили, атаковать его будут любыми средствами.
Он тоже готовился и, решив защищаться всеми способами, проверил оружие: рукоятка баскского ножа свободно выходила из ножен, аркебуза легко приводилась в действие; сидя на ложе из папоротника, он мог и слушать, как идет подкоп позади него, и видеть, что происходит впереди.
Полчаса прошло в ожидании, в напряженном раздумье и в мечтах, и вдруг ему показалось, что какая-то тень заслонила ему свет — у входа в пещеру на конце веревки качалось что-то темное.
Солдатам не удалось добраться до грота, и один из них попытался спуститься к скале сверху; он был в полном обмундировании, спрятался за большим не пробиваемым пулей щитом и висел на веревке: его соблазнила тысяча филиппдоров — награда, обещанная тому, кто захватит Сальтеадора, живым или мертвым.
Солдат уже миновал водопад и только собрался опереться ногой о скалу, как вход в пещеру заволокло дымом.
Пуля, бессильная прострелить щит или пронзить доспехи, удовольствовалась тем, что перебила веревку над головой того, кто за нее держался.
И бездна поглотила солдата.
Трижды солдаты пытались спуститься в грот, но все попытки кончались одинаково.
Трижды душераздирающий вопль вылетал из бездны и такой же вопль как эхо вторил ему с вершины горы.
Очевидно, после этих трех смертельных попыток осаждающие решили прибегнуть к иному способу нападения, потому что крики стихли и никто больше не появился.
Зато подкопщик продолжал долбить скалу; было ясно, что дело быстро подвигается.
Дон Фернандо, припав ухом к стене, дождался сумерек. Ночь грозила ему двоякой опасностью.
Во-первых, солдаты, пользуясь темнотой, могли подобраться к гроту; во-вторых, человек, пробивавший скалу, приближался, правда, он кончит подкоп не раньше чем через час.
Изощренный слух подсказывал Сальтеадору, что подкоп ведет один человек, отделенный от него всего лишь тонким пластом земли, ибо было слышно, как он отгребает землю.
Сальтеадор недоумевал — шум, доходивший до него, не походил на удары мотыги или кирки; казалось, что кто-то беспрерывно роет землю руками.
Шум нарастал.
Сальтеадор в третий раз припал к стене грота. Подкопщик был уже совсем рядом, слышалось его прерывистое, хриплое дыхание.
Фернандо стал прислушиваться еще напряженнее, и вдруг глаза его блеснули, осветив все лицо, и радостная улыбка тронула губы.
Он выскочил из грота, подошел к самому краю отвесной кручи, наклонился над бездной, спеша убедиться, что извне ему ничто не угрожает.
Вокруг царила тишина; ночь выдалась темная и безмолвная. Видно, солдаты решили больше не нападать, а взять Сальтеадора измором.
— О, мне надо всего полчаса, — прошептал Фернандо, — и тогда королю дону Карлосу не придется оказывать мне милость, о которой его сейчас упрашивают…
Он вернулся в грот и, зажав нож в руке, стал копать землю, пробиваясь навстречу тому, кто двигался на него.
Землекопы быстро сближались. Минут через двадцать хрупкая преграда, еще разделявшая их, рухнула, и как ожидал Фернандо, в отверстии показались огромные лапы и голова медведя-исполина.
Зверь тяжело дышал.
Его дыхание походило на рев.
Этот рев был знаком Фернандо — по нему бесстрашный охотник не раз находил грозного хищника.
Слушая дыхание зверя, Фернандо составил план бегства.
Он рассудил, что берлога медведя, вероятно, примыкает к гроту, никем не охраняется и, следовательно, послужит для него выходом.
Все складывалось так, как он предполагал, и, с усмешкой посмотрев на зверя, Фернандо сказал вполголоса:
— А я узнал тебя, старый медведь с Муласена, ведь это по твоему следу шел я в тот день, когда меня окликнула Хинеста, ведь это ты зарычал, когда я хотел взобраться на дерево и посмотреть на пожар, а теперь ты наконец волей-неволей поможешь мне спастись. Прочь с дороги!
