Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Кто здесь? — спросил он, отбегая в сторону и угрожающе подняв палку, которую держал в руке.
— Друг, — ответил юношеский голос.
И тот, кому принадлежал этот голос, вышел из кустов на тропинку.
— Да это же господин барон! — вскричал Куртен.
— Он самый, Куртен.
— Но куда вы идете в такой час? Великий Боже! Если бы госпожа баронесса узнала, что вы глубокой ночью бродите по полям, что бы она сказала? — произнес арендатор, разыгрывая удивление.
— Так уж получилось, Куртен.
— Надо думать, — насмешливо заметил арендатор, — надо думать, у господина барона были на то свои причины?
— Да, и ты о них узнаешь, когда мы придем к тебе, — ответил Мишель.
— Ко мне! Вы идете ко мне? — воскликнул озадаченный Куртен.
— Ты отказываешься меня принять? — спросил молодой человек.
— Праведный Боже! Мне — и отказываться вас принять в доме, который, если разобраться, принадлежит вам!
— Ну, тогда не будем терять время, ведь уже очень поздно. Иди вперед, я пойду за тобой.
Обеспокоенный повелительным тоном молодого хозяина, Куртен повиновался; через сотню шагов он открыл калитку в изгороди, пересек плодовый сад и очутился у своего дома.
Войдя в комнату на первом этаже, служившую одновременно комнатой и кухней, он сгреб головни в очаге, раздул огонь, зажег свечу желтого воска и поставил ее на камин.
И только тогда, при свете этой свечи, он увидел то, что не смог увидеть при луне: Мишель был бледен как смерть!
— Ах, господин барон! — воскликнул Куртен. — Господи Иисусе! Что это с вами?
— Куртен, — нахмурившись, произнес молодой человек, — я слышал твой разговор с моей матерью.
— Вот как, вы слышали? — слегка опешив, спросил арендатор.
Но он тут же овладел собой:
— Ну так что же?
— Ты очень хочешь, чтобы в будущем году тебе продлили аренду.
— Я, господин барон?..
— Ты, Куртен, и ты хочешь этого гораздо сильнее, чем можно предположить по твоим словам.
— По правде говоря, господин барон, я был бы не против, но, если бы возникло какое препятствие, я бы от этого не умер.
— Куртен, твой арендный договор буду продлевать я, — сказал молодой человек, — потому что в будущем году, когда придется его подписывать, я уже буду совершеннолетним.
— Точно так, господин барон.
— Но ты прекрасно понимаешь, — продолжал молодой человек (желание спасти графа де Бонвиля и остаться возле Мари придало ему несвойственную его характеру решимость), — не правда ли, ты ведь понимаешь, что если ты выполнишь то, о чем говорил сегодня, если ты донесешь на моих друзей, то я-то уж никак не стану продлевать аренду доносчику?
— О! — вырвалось у Куртена.
— Вот так. А если ты один раз лишишься аренды, Куртен, надо будет проститься с твоим участком — больше ты сюда не вернешься.
— Но правительство! Но госпожа баронесса!
— А меня все это не касается, Куртен. Меня зовут барон Мишель де ла Ложери; по достижении совершеннолетия поместье и замок Ла-Ложери переходят от матери ко мне. Это произойдет через одиннадцать месяцев, а через тринадцать кончается срок твоего договора.
— А если я откажусь от моего плана, господин барон? — заискивающим тоном спросил арендатор.
— Если откажешься от твоего плана, договор будет продлен.
— На тех же условиях, что и раньше?
— На тех же условиях, что и раньше.
— Ах, господин барон, если бы только не боязнь навредить вам… — сказал Куртен, доставая из ящика комода бутылочку чернил, листок бумаги, перо и кладя все это на стол.
— Это еще что? — спросил Мишель.
— Вот если бы господин барон великодушно соизволил и записать то, что он сейчас сказал… Не знаешь ведь, кому сколько отпущено, а я со своей стороны… хорошо, вот распятие, и на этом распятии я поклянусь господину барону…
— Я не нуждаюсь в твоих клятвах, Куртен: выйдя отсюда, я вернусь в Суде. Я предупрежу Жана Уллье, чтобы он был начеку, а Бонвилю посоветую подыскать другое убежище.
— Что ж, вот еще одна причина, — произнес Куртен, подавая перо своему молодому хозяину.
Мишель взял у него перо и написал на листке:
«Я, нижеподписавшийся, Огюст Франсуа Мишель, барон де ла Ложери, обязуюсь возобновить арендный договор с Куртеном на тех же условиях, на каких он владеет участком земли в настоящее время».
Он хотел было написать дату, но арендатор остановил его:
— Нет, молодой хозяин, не сейчас, пожалуйста. Мы поставим число на следующий день после вашего совершеннолетия.
— Хорошо, — сказал Мишель.
И он подписал документ, оставив над подписью свободное место, чтобы потом вписать число.
— Если бы господин барон пожелал отдохнуть поудобнее, чем на этом табурете, и не собирался возвратиться в замок, я бы сказал господину барону: там, наверху, имеется не слишком скверная кровать, и она в вашем распоряжении.
— Нет, Куртен, — ответил Мишель, — разве ты не слышал, что я возвращаюсь в замок Суде?
— А зачем вам туда? Раз уж господин барон заручился моим обещанием ничего не говорить, то ему спешить некуда.
— То, что видел ты, Куртен, мог видеть и кто-нибудь другой, и если ты будешь молчать, потому что обещал, другой, не давший такого обещания, сможет заговорить. Итак, до свидания!
— Господин барон волен поступать как ему угодно, — сказал Куртен, — но напрасно, право же, напрасно он возвращается в эту мышеловку.
— Ладно, ладно! Я благодарен тебе за советы, но я рад тебе сообщить, что я уже в том возрасте, когда могу делать то, что хочу.
И с этими словами, произнесенными с твердостью, на какую арендатор не считал его способным, он встал, открыл дверь и вышел.
Куртен провожал его взглядом, пока дверь за ним не закрылась; только тогда он схватил бумагу, обещавшую ему продление аренды, прочел, аккуратно сложил вчетверо и убрал в свой бумажник.
И тут ему показалось, что он слышит какие-то голоса возле дома; он подошел к окну, приоткрыл занавеску и увидел молодого барона рядом с матерью.
— Ага! — сказал он. — Передо мной, молодой петушок, вы распелись куда как громко; но вот госпожа наседка, она заставит вас притихнуть!
В самом деле, баронесса, видя, что Мишель все не возвращается, подумала, что Куртен мог сказать ей правду, и не будет ничего удивительного, если ее сын окажется у арендатора.
Мгновение она колебалась, отчасти от гордости, отчасти от боязни выходить ночью, но наконец материнская тревога взяла верх и, завернувшись в длинную шаль, она направилась по дороге, ведущей на ферму Куртена.
Дойдя до двери, она увидела, как из дома Куртена выходил ее сын.
