Генрик Сенкевич - Крестоносцы
— Так вы Юранд из Спыхова, отец Дануси?
Но тот только указал Збышку на скамью рядом с дубовым креслом, на которое уселся он сам, и, не ответив ни слова, по-прежнему пристально смотрел на юношу.
Збышко потерял наконец терпение.
— Знаете, — сказал он, — неловко мне сидеть вот так, как на суде.
Только тогда Юранд спросил:
— Так это ты хотел сразить Лихтенштейна?
— Я! — ответил Збышко.
Удивительным светом зажегся при этом единственный глаз пана из Спыхова, и грозное лицо рыцаря немного прояснилось. Через минуту он бросил взгляд на Данусю и снова спросил:
— И все это ради неё?
— А ради кого же ещё? Дядя, верно, вам рассказал, что я дал ей обет сорвать у немцев павлиньи чубы. Только не три сорву я чуба, а по меньшей мере столько, сколько пальцев на обеих руках. И вам я помогу отомстить немцам — все ведь это месть за мать Дануси.
— Горе им! — воскликнул Юранд.
И снова воцарилось молчание. Однако Збышко сообразил, что, выказывая свою ненависть к немцам, он привлечет к себе сердце Юранда.
— Не прощу я им ни за что, — сказал он, — хоть из-за них мне уже чуть голову не отрубили.
Тут он повернулся к Данусе и прибавил:
— Она вот спасла меня.
— Знаю, — сказал Юранд.
— А вам это, может, не по сердцу?
— Коли дал ты обет, так служи ей — таков рыцарский обычай.
Збышко заколебался, но через минуту заговорил с видимым беспокойством:
— Видите ли… она мне на голову покрывало накинула… Все рыцари слышали, и францисканец, который был при мне с крестом, слышал, как она сказала: «Он мой!» И, видит Бог, ничьим я больше не буду до самой смерти.
При этих словах он снова преклонил колено и, желая показать, что знает рыцарские обычаи, весьма почтительно поцеловал оба башмачка Дануси, сидевшей на подлокотнике кресла, а затем повернулся к Юранду и сказал:
— Видали ль вы другую такую… а?
А Юранд схватился вдруг за голову своими страшными руками, пролившими столько крови, и, закрыв глаза, глухо ответил:
— Видал, только немцы убили её у меня.
— Так вот послушайте, — с жаром сказал Збышко, — одна у нас обида и месть одна. Да и наших из Богданца сколько эти псы перестреляли, когда кони их увязли в трясине. Никого лучше меня вы для вашего дела не сыщете… Не в диковину мне все это! Спросите у дяди. На копьях ли, на секирах ли, на длинных или на коротких мечах — мне все едино! Рассказывал ли вам дядя про фризов? Как баранов, буду резать немцев; что ж до девушки, то на коленях клянусь вам, что за неё с самим сатаной выйду на бой и не променяю её ни на землю, ни на стада, ни на какое оружие, и если мне даже замок со стеклянными окнами будут давать без неё, то и замок покину и пойду за нею на край света.
Некоторое время Юранд сидел, опустив голову на руки, а затем, словно очнувшись ото сна, сказал с сожаленьем и грустью:
— Полюбился ты мне, хлопец, но не отдам я её за тебя, потому что не тебе, бедняга, она судьбою назначена.
Збышко просто дар речи потерял при этих словах и воззрился на Юранда широко раскрытыми глазами, не в силах слово вымолвить.
Однако на помощь ему пришла Дануся. Уж очень мил ей был Збышко, и так приятно было, что её принимают не за «коротышку», а за «невесту». Ей понравились и обручение, и лакомства, которые ей каждый день приносил её рыцарь, поэтому, поняв сейчас, что все это хотят у неё отнять, она мигом соскользнула с подлокотника и, спрятав голову на коленях у отца, закричала:
— Батюшка! Батюшка! Я буду плакать!
Юранд любил её, видно, больше всего на свете: с нежностью положил он руку на голову дочери. На лице его не отразилось ни досады, ни гнева, одна только печаль.
Збышко тем временем оправился и сказал:
— Как же так? Значит, вы хотите воспротивиться воле Божьей?
— Коли будет на то воля Божья, — ответил ему Юранд, Дануся будет твоею, но я на это не могу дать своего согласия. И рад бы дать, да не могу.
С этими словами Юранд поднял Данусю и, взяв её на руки, направился было к двери, но, когда Збышко хотел преградить ему дорогу, он задержался на минуту и сказал:
— Я не буду на тебя в обиде за рыцарскую службу, но больше ни о чем меня не выпытывай, я ничего не могу тебе сказать.
И вышел вон.
IX
Однако на другой день Юранд не сторонился Збышка и не мешал ему оказывать Данусе в пути всякие услуги, которые тот как рыцарь должен был ей оказывать. Как ни огорчен был Збышко, он все же заметил, что угрюмый пан из Спыхова поглядывает на него с благосклонностью и даже как будто сожалеет о том, что вынужден был дать ему столь жестокий ответ. По дороге молодой шляхтич не раз пытался приблизиться к Юранду и завязать с ним разговор. После выезда из Кракова это легко было сделать, так как оба они сопровождали княгиню верхом. Юранд, который обычно был молчалив, со Збышком беседовал довольно охотно; но как только тот делал попытку узнать, какое же препятствие встало между ним и Данусей, внезапно обрывал разговор и снова становился угрюм. Збышко подумал, не знает ли обо всем этом княгиня, и, улучив удобную минуту, попробовал расспросить её, но и она не много могла ему рассказать.
— Какая-то тайна тут скрыта, — заметила она. — Мне сам Юранд сказал об этом, но просил ни о чем не выпытывать. Должно быть, он связан какой-то клятвой, это бывает. Бог даст, со временем все разъяснится.
— Мне без неё жить на свете все равно, что псу на привязи иль медведю в яме, — сказал ей Збышко. — Ни тебе радости, ни утешения. Одна тоска да печаль. Уж лучше было мне пойти с князем Витовтом к Тавани, пусть бы меня там татары убили. Но ведь мне сперва надо дядю отвезти домой, а потом, как я обещал, павлиньи чубы сорвать у немцев с голов. Может, убьют меня при этом, ну да оно и лучше было бы, чем смотреть, как другой возьмет Дануську.
Княгиня подняла на него свои добрые голубые глаза и спросила с некоторым удивлением:
— Да неужто ты бы допустил до этого?
— Я-то? Да покуда я жив, этому не бывать! Разве рука отсохнет и не сможет держать секиру!
— Вот видишь!
— Да, но как же мне её против воли родительской взять?
Будто про себя княгиня молвила:
— Господи, всяко бывает…
А потом Збышку сказала:
— Да разве воля Божья не выше родительской? А что сказал Юранд? «Коли будет на то воля Божья, — сказал он, — быть ей за Збышком».
— Он и мне это говорил! — воскликнул Збышко. — «Коли будет на то воля Божья, — сказал он, — быть ей за тобою».
— Вот видишь!
— При ваших милостях, вельможная пани, одно это у меня утешение.
— Мною ты не обижен, а Дануська тебе будет верна. Еще вчера я её спрашивала: «Будешь ли, Дануська, Збышку верна?» А она мне отвечает: «Не ему, так никому не достанусь». Молодо-зелено, но ежели даст слово, то сдержит его; шляхтянка она, не какая-нибудь приблуда. И мать у неё была такая.
