Понсон дю Террайль - Клуб червонных валетов
Спустя десять минут после его ухода, она приехала. Сев спокойно за свой рабочий стол, она начала расспрашивать привратницу, которая разводила огонь в камине:
— Что случилось? Расскажи-ка мне, моя милая.
— Случилось то, что господин Роллан плакал, как маленький ребенок, думая, что вы влюбились в другого.
— Когда он приходил в последний раз?
— С четверть часа тому назад.
— Хорошо; я думаю, он теперь не скоро придет, и я успею написать письмо. На всякий случай, Фипар, смотрите через окно, и если увидите, что он идет, — скажите. Я не должна ему показываться.
Тюркуаза взяла перо и бумагу, подумала немного и начала писать:
«Мой друг!
Я обманула вас, мой бедный Леон, написав, что мы скоро увидимся. Я уехала с твердым намерением никогда с вами не видеться. Прощайте навеки!»
— Да, — сказала про себя Тюркуаза, — эти два слова имеют много силы. Мой почтенный покровитель будет от них в восхищении.
Она продолжала писать:
«Да, мой друг, мы не должны более видеться. Сохраним воспоминание о прошедшем, как о прекрасном сновидении. Друг мой! Я люблю вас, быть может, более, нежели вы меня, и если бы вы были свободны, ваша любовь была бы для меня земным раем, но вы женаты, вы отец, и как ни чиста и беспорочна была моя любовь к вам, я все-таки сделалась причиной раздора в вашей семейной жизни.
Вот почему я бегу от вас. Помните о ваших святых обязанностях мужа и отца, а меня старайтесь забыть.
Дай бог, чтобы и со мной случилось то же.
Прощайте еще раз. Простите и забудьте.
Евгения».Она оставила письмо на столе незапечатанным.
— Если он не лишит себя жизни до послезавтра, — подумала Тюркуаза, — то дойдет до того, что заложит обручальное кольцо, чтобы купить мне букет. О, мужчины, мужчины, какие вы слабые, жалкие создания!
Затем она уехала.
Спустя час явился несчастный Леон.
— Ну, что? — спросил он у привратницы.
— Она пришла.
Леон вскрикнул от радости и хотел бежать по лестнице. Вдова Фипар удержала его за полу сюртука.
— И опять ушла/ — сказала она, улыбнувшись. Он побледнел и задрожал всем телом.
— Мадемуазель Евгения, кажется, разбогатела: она была одета как герцогиня, на ней была шляпка с перьями, — продолжала вдова, получившая от Тюркуазы приказание действовать подобным образом.
— Вы с ума сошли! — проговорил Леон.
— Она приехала в карете парой, с кучером в галунах.
Леон не хотел больше ничего слушать — он пошел проворно в третий этаж.
— Господин Леон, — крикнула ему вслед старуха, — я забыла вам сказать, что она была не одна. В карете сидел еще такой красавец!
Леон промолчал.
Дверь маленькой квартиры была отперта, огонь пылал в камине.
Он надеялся, что привратница обманула его.
— Евгения! Евгения! — крикнул он. Но квартира была пуста. Он нашел на столе незапечатанное письмо, взял его дрожащей рукой и стал читать.
Вдова Фипар, стоявшая в это время на лестнице, услышала вдруг крик и глухой стук. Это был стук от падения тела на пол. Несчастный Леон упал без чувств.
В то время, когда Евгения Гарен, или Тюркуаза, переодетая простой работницей, отправилась на улицу Шарон, наемная карета выехала из улицы Клиши и остановилась перед решеткой сада отеля Монсей.
Из этой кареты вышла женщина, одетая в черное платье и с густой вуалью на лице. По ее скорой походке можно было заметить, что она молода. Она смело позвонила у решетки, как будто бы возвращалась домой.
Когда ворота отворили, она быстро прошла через сад, к главному входу отеля.
— Эта дама, — проговорил лакей Тюркуазы, — пришла сюда, как к себе в дом.
— Мадам Женни живет здесь?
— Здесь, — ответил бесцеремонно и почти дерзко лакей.
Посетительница была одета просто, и главное в трауре, и этого уже было вполне довольно, чтобы вызвать дерзость лакея, служащего у женщины такого разряда, как Тюркуаза.
— Здесь, — повторил он не менее нахально, — но ее тут нет.
Она подняла свою вуаль и сказала повелительно:
— Проводите меня в залу, я подожду. Лакей остолбенел.
Баккара прошла мимо него и, войдя в залу, бесцеремонно села у пылавшего камина.
Затем она подала лакею свою визитную карточку и сказала:
— Когда ваша барыня вернется домой, то вы скажете ей, что я жду ее.
Лампа, стоявшая на камине, бросала свет на лицо говорившей эти слова, а могущественная красота ее окончательно смирила дерзость лакея.
— Она ушла со двора? — спросила Баккара, устремив на лакея свой зоркий взгляд, не допускавший лжи.
— Точно так, сударыня.
— Когда она вернется домой?
— Через час.
— Можете идти.
Баккара повелительно указала на дверь. Лакей немедленно исполнил это приказание.
Через час после этого вернулась Тюркуаза.
— Сударыня, — сказала ей горничная, побежавшая навстречу своей барыне, — вас дожидается какая-то дама.
Тюркуаза вздрогнула.
Но вдруг в ее голове промелькнула вдохновенная мысль, она была почти гениальной женщиной.
Тюркуаза несколько помедлила и вошла в залу, где сидела Баккара, погрузившаяся в воспоминанья прежних дней. Шум отворившейся двери вывел госпожу Шармэ из задумчивости.
На пороге стояла Тюркуаза, одетая работницей, на ее голове был надет маленький белый чепчик.
Баккара приняла ее за горничную и спросила:
— Ваша госпожа возвратилась?
— Возвратилась, — ответила Тюркуаза, подходя и кланяясь Баккара.
— Скажите ей, что я жду ее.
— Прошу извинить меня, — проговорила Тюркуаза, запирая дверь, — я явилась к вам в таком костюме, который заставил вас, вероятно, принять меня за горничную.
Баккара удивилась и пристально посмотрела на Тюркуазу.
— Я — Женни.
— Вы?
— Да, меня зовут также и Тюркуазой.
— Ах, — заметила Баккара, — так это вы и есть Женни.
— Это я, — ответила Тюркуаза с кроткой улыбкой, удивившей Баккара.
Она ожидала, что Тюркуаза будет говорить с ней с гордым и даже дерзким видом.
— Мне передали вашу карточку, — добавила Тюркуаза, — и хотя я имею честь видеть вас в первый раз, хотя ваше имя совершенно не известно мне, но я прошу вас быть вполне уверенной, что я готова служить вам.
— Вы правы, — ответила Баккара, встав со своего места и против воли выказав красоту своего гибкого стана, — действительно, вы никогда не видали меня, и имя», выставленное на моей карточке, неизвестно вам.
Тюркуаза молча поклонилась — она имела достаточно времени, чтобы рассмотреть всю красоту своей гостьи.
— У меня сперва было другое имя, — продолжала Баккара.
— В самом деле? — заметила Тюркуаза, притворяясь так искусно удивленной, что даже сама Баккара поверила ей.
