Густав Эмар - Вождь окасов
– А знаете ли вы, кто приехал с ним?
– Палач! – сказал дон Тадео с иронической улыбкой.
– Почти, – отвечал дон Грегорио.
– Кто же?
– Красавица!
Начальник Мрачных Сердец страшно побледнел.
– Боже мой! – сказал он. – Эта женщина везде и всюду! Но нет! Вы ошибаетесь, друг мой, это невозможно.
– Я ее видел.
Дон Тадео с волнением ходил несколько секунд по комнате, потом, остановившись перед своим другом, сказал ему задыхающимся голосом:
– Дон Грегорио, уверены ли вы, что вас не обмануло сходство; точно ли ее видели вы?
– Послушайте – в то время, как вы меня оставили и я поехал сюда, лошадиный топот заставил меня повернуть голову и я увидал, повторяю вам, я увидал Красавицу; она, как кажется, тоже только что приехала в Вальдивию, ее провожали два копьеносца; а слуга вел мулов с поклажей.
– О! – вскричал дон Тадео. – Неужели этот демон постоянно будет преследовать меня?
– Друг, – сказал ему дон Грегорио, – на пути, по которому мы идем, всякое препятствие должно быть уничтожено.
– Убить женщину? – с ужасом воскликнул дворянин.
– Я этого не говорю, но, по крайней мере, надо ее обезвредить. Вспомните, что мы Мрачные Сердца и должны быть безжалостны.
– Молчите! – прошептал дон Тадео.
В эту минуту послышались два удара в дверь.
– Войдите! – сказал дон Грегорио.
Дверь отворилась, и показался дон Педро. Он не узнал двух дворян, которые в своих различных встречах с ним, всегда были в масках.
– Да сохранит вас Господь, сеньоры, – сказал он, низко кланяясь.
– Чего вы желаете, сеньор? – спросил дон Грегорио тоном холодно-вежливым, отвечая на его поклон.
– Сеньор, – сказал дон Педро, отыскивая глазами стул, которого ему не предлагали, – я приехал из Сантьяго.
Дон Грегорио поклонился.
– Уезжая из Сантьяго, – продолжал шпион, – я обменял у одного банкира некоторую сумму денег на векселя... Вот один из этих векселей на имя дона Грегорио Перальта.
– Это я, – сказал дон Грегорио, – благоволите вручить.
– Этот вексель в двадцать три унции.
– Очень хорошо, – отвечал дон Грегорио, – позвольте мне рассмотреть его.
Дон Педро поклонился в свою очередь. Дон Грегорио подошел к огню, внимательно взглянул на вексель, положил его в карман и вынул деньги из конторки.
– Вот ваши двадцать три унции, – сказал он, подавая деньги.
Шпион взял золотые монеты, пересчитал их, рассматривая одну за другой, и положил в карман.
– Это странно! – сказал он в ту минуту, когда два дворянина думали, что наконец избавятся от его присутствия.
– Что такое? – спросил дон Грегорио. – Разве счет неверен?
– О! Извините, счет совершенно верен, но, – прибавил он колеблясь, – я думал, что вы негоциант?
– А!
– Да.
– Что же заставляет вас предполагать противное?
– Я не вижу конторы.
– Контора в другой части дома, – отвечал дон Грегорио, – я арматор.
– О! Очень хорошо.
– И если бы я не думал, – продолжал дон Грегорио, – что вам очень нужны эти деньги...
– Точно, очень нужны, – перебил шпион.
– Я попросил бы вас прийти завтра, потому что в такое позднее время касса моя всегда бывает закрыта.
Сказав это, дон Грегорио простился со шпионом, пожимая плечами. Дон Педро удалился, очевидно обманутый в своем ожидании.
– Этот человек гоняется за двумя зайцами, – сказал дон Грегорио, – это шпион Бустаменте.
– Знаю! – отвечал дон Тадео. – У меня есть доказательства его измены; но прежде он был нам нужен, теперь же он может нам повредить, и мы должны его уничтожить.
Дон Грегорио вынул из кармана только что полученный вексель и подал его дону Тадео, говоря:
– Посмотрите!
Вексель этот с первого взгляда казался совершенно таким же как и все другие; но в двух или трех местах на нем было несколько крошечных чернильных пятен, происшедших как будто оттого, что он был писан слишком упругим пером: некоторые из этих пятен были почти неприметны. Вероятно, они имели какое-либо значение для двух дворян; потому что как только дон Тадео бросил глаза на вексель, он тотчас схватил свой плащ и завернулся в него.
– Да защитит нас Бог! – сказал он. – Надо идти туда немедленно.
– Я тоже так думаю, – отвечал дон Грегорио, сжигая вексель.
Оба дворянина взяли каждый по длинному кинжалу и по два пистолета, которые спрятали под свою одежду; они оба знали свой край слишком хорошо для того, чтобы пренебречь этой предосторожностью. Надвинув на глаза поля шляп и закутавшись с ног до головы, как влюбленные или искатели приключений, они вышли на улицу.
Была одна из великолепных южноамериканских ночей; небо, темно-голубое, было усыпано бесчисленными звездами, посреди которых сияло созвездие Южного Креста; воздух был пропитан благоуханием и легкий ветерок с моря освежал атмосферу, нагретую в течение дня жгучими лучами солнца.
Два дворянина безмолвно и быстро шли мимо веселых групп, во все стороны расхаживавших по улицам. Американцы гуляют по ночам, чтобы насладиться прохладою. Дон Тадео и дон Грегорио не слышали ни звуков vihuela, ни напевов sambacuejas, ни свежего и серебристого смеха молодых девушек с черными глазками и розовыми губками, которые толкали их мимоходом, бросая им кокетливые взгляды. Они шли таким образом довольно долго, оборачиваясь время от времени, чтобы посмотреть, не преследуют ли их, и все более и более приближаясь к нижним кварталам города.
Наконец они остановились перед домом довольно бедной наружности, из которого доносились звуки национальной музыки. Дом этот был читана.
Чилийский чингана низшего разряда представляет вид чрезвычайно забавный, ускользающий от всякого описания.
Пусть читатель представит себе низкую залу с закопченными стенами, с глиняным полом, который сделался неровным от ног многочисленных посетителей. Посреди нее – дымящая лампа, называемая candil и позволяющая видеть только одни силуэты посетителей, на табуретах сидят четверо мужчин; двое из них бренчат на плохих гитарах с оборванными струнами, третий барабанит кулаками по изломанному столу; последний дудит в бамбуковую трубку, дюймов в десять длины, с несколькими небольшими отверстиями, издающую самый нестройный звук, какой только можно вообразить. Эти четыре музыканта, вероятно, не довольствуясь огромным шумом, который они производят, ревут во все горло. Все это делается с целью подбодрить танцовщиков, принимающих самые непристойные позы при громких рукоплесканиях зрителей, которые топают ногами от удовольствия и иногда, увлеченные этим концертом, подтягивают музыкантам.
Посреди этой кутерьмы, этих криков и топанья, ходят хозяин заведения и слуги с бутылками и стаканами для посетителей, которые, надо отдать им справедливость, чем более пьют, тем более хотят пить.
