Мика Валтари - Раб великого султана
– Он – перед вами, – прямо заявил Абу эль-Касим, приведя купцов в неподдельное изумление.
Сперва многие не хотели согласиться, однако мой хозяин сумел их убедить, клянясь именем Аллаха, Кораном и собственной бородой, что рискует жизнью и всем своим мизерным состоянием лишь ради свободы Алжира, для себя ничего не требуя, и в конце концов вынудил купцов довериться ему.
Вечером, когда стало смеркаться, к нашим дверям доставили тяжелый железный сундук с десятью кожаными мешками, в каждом из которых находилось по десять мешочков поменьше, содержащих по сто золотых монет. Когда с превеликим трудом мы втащили сундук в дом и отослали Джулию спать, Абу эль-Касим плотно затворил ставни и проверил замки на дверях, а потом пересчитал деньги. В сундуке было ровно десять тысяч золотых монет, и Абу эль-Касим, от великой радости не удержавшись на ногах, рухнул на эту кучу золота и, посыпая дождем монет голову и плечи, воскликнул:
– Микаэль эль-Хаким! Ты когда-нибудь видел, чтобы нищий купался в золоте?!
Я и вправду в жизни не видел такой кучи денег, поэтому поспешно сказал:
– Дорогой мой господин и повелитель, надо поскорее сложить деньги в мешочки, нанять выносливого верблюда и бежать из города, пока не поздно.
Но Абу эль-Касим ответил:
– Не вводи меня в искушение, Микаэль эль-Хаким, мне и так трудно устоять перед соблазном, ибо я чувствую, что много на этом деле мне не заработать. Оружие Хайр-эд-Дина, правда, уже находится поблизости, но взяточнику Гассану придется немало заплатить, чтобы он пропустил поклажу в город. Подкуп воинов Селима бен-Хафса тоже обойдется в кругленькую сумму, так что вряд ли стоит рассчитывать на большее, чем половина этих денег. Да и то – слава Аллаху.
Все шло по заранее намеченному плану. В караван-сарае остановились незнакомцы с исхудалыми лицами и горящими глазами, то и дело бессознательно пытавшиеся нащупать рукояти мечей – хотя оружие у приезжих отобрали. Перепуганные бедные торговцы и ремесленники тяжко вздыхали бессонными ночами, ибо по тайному повелению муфтия именно на складах и в чуланах этих скромных горожан хранились пики и ятаганы. Муфтий же поскорее отправился в паломничество, и сопровождал ученого мужа старший из купцов, которого сподвиг на это путешествие вещий сон.
Уже зацвели фруктовые деревья, и больше не надо было отапливать дом кизяком и хворостом. Со дня встречи с купцами страх не покидал меня, и я бродил по дому сам не свой, но Абу эль-Касим успокаивал меня:
– Ах, Микаэль эль-Хаким, ты же должен понимать, что опасность придает жизни особый вкус, как острые пряности – блюдам. Человек так быстро устает от удобств и обыденности существования, что лишь нависшая над ним смертельная угроза способна пробудить в нем жажду жизни, ибо только в таких условиях он может наконец по-настоящему радоваться пище и сну, а также наслаждаться каждым мгновением, отпущенным ему Аллахом на этой земле.
Возможно, торговец говорил все это, чтобы посмеяться надо мной, потому что все ночи напролет я стонал во сне, а страх полностью лишил меня аппетита. Но как только задули теплые весенние ветры, напоенные чудесным благоуханием цветущих плодовых деревьев, я стал находить утешение в мыслях о том, что после падения жестокого деспота Селима бен-Хафса все обездоленные и нищие в Алжире обретут свободу. И со все возрастающей надеждой я ждал того дня, когда Джулия станет моей рабыней.
Однажды, работая теплым весенним днем на улице около лавки, я вдруг увидел юношу, который явно направлялся к нашему дому. На молодом человеке были лишь короткая туника и шелковый пояс с бахромой и прикрепленными к ней серебряными колокольчиками. На шелковых лентах, завязанных под коленями, звенели такие же колокольчики, а на груди сходились передние лапы львиной шкуры, небрежно наброшенной на плечи. На эту роскошную шкуру волнами ниспадали великолепные локоны молодого человека, который приближался ко мне с непокрытой головой. В руке у него я заметил раскрытую книгу, оправленную в мягкий сафьян; проходя по улице, юноша время от времени замедлял шаг, заглядывал в книгу – и погружался в чтение, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Каждый его шаг сопровождался нежным перезвоном серебряных колокольчиков.
Казалось, более красивого юноши я не видел никогда в жизни. Его мягкие кудри и черная бородка блестели, как шелк. Когда он подошел поближе и я рассмотрел, сколь прекрасно его лицо и благородна осанка, я страшно позавидовал незнакомцу. Он же остановился передо мной и промолвил по-арабски:
– Мне сказали, что торговец благовониями, Абу эль-Касим, живет в этом доме. Если ты, случайно, его сын, то Аллах воистину милостив к нему.
Я был одет в старое грязное платье, а мои ладони покрывал толстый слой мази, которую я только что приготовил, поэтому, чувствуя себя униженным, я пробормотал:
– Это лавка Абу эль-Касима, я же – всего лишь его раб, и зовут меня Микаэль эль-Хаким. Я не могу пригласить тебя, ибо моего господина нет дома.
Незнакомец взглянул на меня своими лучистыми глазами и воскликнул:
– Так ты и есть Микаэль эль-Хаким? Я много слышал о тебе!
Недоверчиво глядя на него, я спросил, что ему угодно. Он же ответил мне:
– Я – человек, Принадлежащий к братству странствующих дервишей. Наше братство называют также сектой Суфи [23] или молящими о любви. Мое имя – Мустафа бен-Накир, и я – не низкого рода, хотя сам зову себя ангелом смерти. Я путешествую из страны в страну, из города в город, а по пути читаю сочинения персидских поэтов, дабы возрадовалось сердце мое.
Он открыл книгу и приятным голосом прочитал несколько звучных персидских строк, что доставило мне истинное удовольствие. Юноша понравился мне с первого взгляда, и, несмотря на отсутствие Абу эль-Касима, я пригласил дервиша в дом, он же согласился без лишних уговоров, а войдя внутрь, с таким любопытством огляделся вокруг, что я на всякий случай быстро упрятал подальше глиняный горшочек с мелкими монетами, которыми обычно отсчитывал сдачу нашим покупателям. Потом я предложил молодому человеку скромное угощение, а когда юноша утолил голод, я спросил о вере, которую он исповедует. И Мустафа бен-Накир рассказал мне о себе и своих странствиях.
– Родился я в Стамбуле, на границе двух миров, в прекрасном городе, который христиане зовут Константинополем. Мой отец был богатым купцом, а мать – рабыней-гречанкой. Арабский мудрец обучал меня законам и открыл мне премудрости Корана, а персидский поэт – тайны стихосложения. В семнадцать лет на меня снизошло озарение, и учеба в самом знаменитом медресе, где я изучал формы и постигал сущность молитв и смысл сур Корана, показалась мне пустой тратой времени. Я вступил в братство Суфи, чтобы петь и танцевать на улицах городов под нежный перезвон серебряных колокольчиков. А когда пение и пляски надоедали нам, мы отправлялись в путешествие по другим странам, чтобы познать обычаи и традиции чужих народов. Я побывал в Багдаде, Иерусалиме и Каире и никогда не жалел о том порыве, который заставил меня отказаться от роскоши и неги ради познания опасностей и трудностей жизни. Я живу в нужде и питаюсь подаянием, но до сих пор никогда не голодал. И я доволен жизнью, ибо потребности мои весьма скромны.
