Максим Войлошников - Декабрист
Ответив усталой овацией поэту, присутствующие начали расходиться. Завтра предстояло еще многое подготовить к выступлению.
Мало кто обратил внимание, как романтически красивый поэт Рылеев отозвал в сторону отставного артиллерийского поручика Петра Каховского, игравшего при нем роль адъютанта.
— Петр, я хочу спросить вас, — мы все готовимся встать за нового русского императора, а готовы ли вы на жертву для него?
— Какую? — спросил худой, остролицый, измотанный невзгодами Каховский.
— Его противник должен пасть — это освободит Россию от междуусобия. Повторите подвиг немца Занда.
— Нет, я не возьмусь за это, — покачал головой Каховский. — Если только столкнемся в бою, тогда это будет не бесчестно.
— Вряд ли, мой друг, вы столкнетесь с принцем, который двигает дивизиями, — заметил несколько раздосадованный поэт.
Ломоносов этого разговора не слышал. Однако в большой квартире делопроизводителя Русско-Американской компании нашелся лишний диван, на котором его разместили новые друзья, прежде чем распрощаться. Он спал как убитый.
На следующий день было ясно и холодно, под ногами весело похрустывал снег, и не верилось, что через день наступит время возможного кровопролития на улицах города.
Часам к десяти подтянутый, красивый, в парадном мундире, Михаил Андреевич Милорадович появился на квартире своего знакомого, директора Театральной школы Аполлона Майкова, где его уже ждал Якубович. В этом же доме, этажом выше, на третьем, жила любовница генерала, танцовщица Екатерина Телешова, и Милорадович был в отличном настроении после встречи с ней.
Когда Якубович отчитался перед ним о совещании, Милорадович задумался на минуту:
— Вот что, Саша — Измайловский полк под начало не бери.
— Но я же слово офицера давал! — воскликнул Якубович.
— А ничего. Не надо Зимний брать, не дай бог пострадает кто. Проще поступим. Матушка-императрица обещала договориться. Войска выстроим, я выеду к ним — он и слова не скажет.
— А крепость?
— А вот ее пускай берут. На всякий случай… — генерал Милорадович, черногорец, был весел и добродушен, отважный до безумия, он не был искушен в том деле, которое, с редкой осведомленностью, описывал флорентиец Николо Макиавелли…
Веселая компания уселась за стол, а вскоре к утренней попойке присоединился и драматург князь Александр Шаховской, частый собутыльник Майкова и Милорадовича…
Между тем накануне вечером, после того как закончилось совещание, в кабинет цесаревича Николая постучался подпоручик Яков Ростовцев якобы с пакетом от Бистрома. Его впустил адъютант Адлерберг. Прочитав письмо, в котором сообщалось, что против цесаревича готовится выступление утром четырнадцатого декабря, Николай приказал Ростовцеву подойти и, вперяясь в него взглядом, спросил:
— Вы говорите правду?
— Так точно. — Глаза Ростовцева излучали преданность и затаенный страх.
— Я вам верю! — Николай привлек предателя к себе и предложил ему присесть на стул напротив. — Теперь рассказывайте подробнее…
Подпоручик изложил в общих чертах план выступления, однако, как уверял позднее тех, кого предал, не назвал ни одной фамилии. Впрочем, одну, вероятно, назвал. Ибо, когда он упомянул планируемый захват Петропавловской крепости, чьи пушки смотрели на дворец, цесаревич впился в его лицо огненным взором и задал вопрос:
— Кто?!
И полковник Булатов был принесен в жертву.
Ростовцев также оказался в курсе тайных переговоров с императрицей-матерью и того, что в этом лагере стремятся уладить дело миром… Он не сделал, конечно, предположения, что одна рука в этом лагере управляла Рылеевым, а другая — им, Ростовцевым…
— Благодарю вас, подпоручик! — Николай обнял Ростовцева. — Вы — спаситель Отечества! Думаю, когда дело свершится в нашу пользу, вам надобно поменять место: вы будете назначены адьютантом к брату.
— Благодарю, ваше величество! — Сын директора училищ столичной губернии преданно припал устами к сиятельной длани.
— Теперь ступайте! — Николай отправил изменника восвояси. Он немедленно вызвал генерала Бенкендорфа, и они стали обсуждать план контрудара. Николай Павлович был уже осведомлен о том, что происходит на юге, и понимал, что, если не взять под контроль ситуацию в столице, он может потерпеть фиаско. А оно только в лучшем исходе кончится бессрочным домашним арестом.
Глава 26
Гвардия, в ружье!
В воскресенье Ломоносов предпринял важную меру. Он сумел убедить Оболенского, что события могут потребовать обеспечения войска значительным боевым припасом. Отправившись к генералу, поручик оставил Петра ожидать у себя на квартире. Появился он через час. За это время Ломоносов примерил оставленный ему хозяином офицерский мундир Финляндского полка, который затрещал на нем по всем швам и едва сошелся. Но выбирать было не из чего. Оболенский привез приказ начальника Гвардейской пехоты: генерал Бистром без лишних вопросов подписал наряд на амуницию для учений гвардии.
Ломоносов поехал в Новый Арсенал на Литейный проспект. Двухэтажное здание, располагавшееся менее чем в квартале от Невы, было выстроено перед Отечественной войной 1812 года по проекту Димерцова. Оно было окрашено в бежевый цвет. В сопровождение ему Оболенский дал двух солдат из полка, ничем не выразивших удивления при виде незнакомого офицера. Тем более что к гвардейским полкам было приписано немало офицеров, которых в казармах никогда не видали.
В Арсенале, после некоторого ожидания, явился дежурный офицер. У него Петр получил два десятка бочонков пороха. Боченки быстро нагрузили на извозчичьи дроги и прикрыли рядном. На кучерские козлы сел один из солдат, потому что извозчик за время ожидания куда-то запропал, и они поехали в полк. Однако по дороге офицер выказал щедрую натуру и непременно пожелал заехать в кабак и угостить солдат. Вначале сторожить груз остался один служивый, затем его сменил другой, а потом офицер сказал, что дождется их снаружи, но чтобы особо не задерживались, только допили штоф и сразу шли. Однако, когда рядовые, наконец, сумели выползти из кабака, от дрог и след простыл… Поняв, что совершили возмутительное упущение по службе, они договорились молчать, а в случае дознания валить все на незнакомого офицера.
Между тем в ближайшей подворотне офицер Ломоносов быстро преобразился в тароватого виноторговца в крытом полушубке вместо шинели. Бодро усевшись на козлы, он взял противоположное направление, и через наплавной Воскресенский мост переехал на Выборгскую сторону. Несмотря на то что переправа существовала тут еще до шведов, Выборгская сторона тогда только начинала застраиваться. Большинство построек выглядело новыми, так как район сильно пострадал во время ужасного прошлогоднего наводнения, уничтожившего сотни строений. То ноябрьское наводнение было и будет самым страшным за все века питерской истории…
