Альфред де Виньи - Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII
Король был поражен тем, как вяло стреляют пушки.
— Ламейре,— сказал он в нетерпении,— вон те батареи замерли, ваши пушки спят.
Маршал и начальник артиллерии стояли тут же, но ни один из них не ответил ни слова. Они обратили взоры на кардинала, который замер в неподвижности, как конная статуя, и последовали его примеру. Они могли бы возразить, что виноваты не солдаты, а тот, кто неправильно расположил батареи, но именно Ришелье, делавший вид, будто считает, что они расставлены наилучшим образом, не давал начальникам возможности возразить.
Короля крайне удивило их молчание, и он слегка покраснел при мысли, не явился ли его вопрос какой-нибудь грубой ошибкой в военном искусстве; приблизившись к сопровождающей его свите, он сказал, стараясь приободриться:
— Д'Ангулем, Бофор, какая скука, не правда ли? Мы стоим тут как мумии.
Шарль де Валуа подъехал к королю и заметил:
— Мне кажется, государь, что не пущены в ход машины инженера Помпе-Таргона.
— Это вполне понятно,— съязвил герцог де Бофор, пристально смотря на Ришелье,— ведь когда к нам явился этот итальянец, нам куда больше хотелось взять Ларошель, чем Перпиньян. Здесь — ни одной заготовленной машины, ни одной мины, ни одной подрывной шашки под стенами, а ведь маршал де Ламейре говорил мне сегодня утром, что он предлагал применить их, чтобы пробить брешь. Не надо было атаковать ни Кастийе, ни шесть больших внешних бастионов, ни примкнутый к ним равелин. Если так пойдет дальше, то из каменного рукава цитадели нам еще долго будут угрожать.
Кардинал, находившийся все на том же месте, не проронил ни слова; он только поманил к себе Фабера, и тот, отделившись от свиты, подъехал к нему и стал немного позади, возле начальника охраны.
Тут герцог де Ларошфуко приблизился к королю и сказал:
— Мне думается, государь, что наша медлительность придает противнику дерзости, ибо он предпринял вылазку, и большой неприятельский отряд направляется прямо в сторону вашего величества, полки Бирона и де Попа отстреливаются и отступают.
— Ну что ж,— ответил король обнажая шпагу,— нападем на этих негодяев и вынудим их вернуться в крепость; дайте мне кавалерию, д'Ангулем. Где она, кардинал?
— Вон за тем холмом, государь, выстроены шесть драгунских полков и карабинеры де Ларока: внизу находятся мои отряды — соблаговолите воспользоваться ими, ибо маркиз де Куален, как всегда чересчур ретивый, завел вашу гвардию далеко в сторону. Жозеф, поезжай к маркизу и передай, чтобы он вернулся сюда.
Последние слова кардинал прошептал, обращаясь к отцу Жозефу, который сопутствовал ему, облачившись в военный мундир, хоть и чувствовал себя в нем весьма неловко; капуцин тотчас же поскакал в долину.
Тем временем из ворот Нотр-Дам, словно движущийся темный лес, выходили сомкнутые ряды старой испанской пехоты, а из других ворот выезжала и выстраивалась в долине тяжелая конница. Фрацузская армия, расположенная у подножья холма, где находился король, на поросших травой укреплениях, под прикрытием редутов и фашин, с ужасом увидела оба отряда королевских конногвардейцев, зажатыми между двумя вражескими отрядами, которые численностью своею раз в десять превышали французов.
— Трубите же сигнал атаки! — воскликнул Людовик XIII.— А не то моему старому Куалену конец!
И король вместе со свитой, столь же пылкой, как и он, стал спускаться с холма; однако не успел он спуститься к подножью и стать во главе своих мушкетеров, как оба отряда сами приняли решение; с быстротой молнии, с возгласами «Да здравствует король!» они ринулись на длинную колонну вражеской кавалерии, словно два коршуна на змею, в кровопролитной схватке прорвались сквозь вражеские ряды и соединились позади испанского бастиона; противник был настолько ошеломлен происшедшим, что стал восстанавливать ряды, даже и не помышляя о преследовании.
Армия рукоплескала; король в изумлении остановился; он осмотрелся вокруг и во всех взорах увидел горячее желание броситься в атаку; в глазах его сверкнула доблесть, прославившая его предков; еще секунду он находился как бы в нерешительности, с упоением вслушиваясь в грохот пушек и вдыхая запах пороха; казалось, он преобразился и снова стал Бурбоном; всем, кто видел его тогда, чудилось, будто ими командует какой-то другой человек. Вскинув шпагу и обратив взор к сияющему солнцу, он воскликнул:
— За мной, храбрецы! За мной, друзья! Здесь я король Франции!
Королевская гвардия, развернувшись, бросилась вперед, преодолевая пространство и взметая тучи пыли с земли, дрожавшей под копытами коней, и несколько мгновений спустя смешалась с испанской конницей, точно так же окутанной огромной зыбкой тучей.
— Теперь, вот теперь действуйте! — вскричал громовым голосом кардинал, наблюдавший за сражением с высоты холма.— Снимайте батареи с позиций, они там не нужны. Фабер, командуйте: всем пушкам палить по пехоте, которая постепенно окружает короля. Бегите, летите, спасайте короля!
И тотчас же свита, до сего времени неподвижная, приходит в волнение: генералы отдают распоряжения, адъютанты мчатся, устремляясь в долину, и, преодолевая рвы, изгороди и кусты, достигают цели почти так же быстро, как мысль, направляющая их, и следящий за ними взор. Вдруг доселе редкие огни, вспыхивавшие над батареями, солдаты которых уже пали духом, превращаются в огромное пламя; оно вытесняет дым, который возносится к самому небу, образуя бесчисленные легкие колеблемые ветром облака; пушечные залпы, казавшиеся далеким слабым эхом, превращаются в оглушительный гром, и раскаты его следуют друг за другом с такой же стремительностью, как и барабанная дробь, призывающая к атаке; между тем широкие огненные языки с трех сторон обрушиваются на темные колонны, выступающие из осажденного города.
Ришелье, оставаясь все на том же месте, беспрестанно отдавал распоряжения и бросал при этом на подчиненных взгляды, которые ясно говорили, что любого, кто замешкается с исполнением приказа, ждет смертный приговор. Глаза кардинала горели, движения стали повелительны.
— Король разгромил конницу; но пехота еще сопротивляется; наши батареи нанесли противнику значительный урон, но еще не победили. Гассион, Ламейре и Ледигьер, три полка пехоты — вперед, немедленно! Подойти к колонне с флангов! Дайте приказ остальной армии прекратить атаку и по всей линии стоять на месте! Бумаги! Я сам напишу Шомбергу.
Один из пажей спешился и подал кардиналу карандаш и бумагу. Министр, поддерживаемый четырьмя офицерами из его свиты, с трудом слез с коня, несколько раз невольно вскрикнув от боли, которую он, однако, преодолел; он присел на лафет, а паж наклонился и в качестве конторки подставил свое плечо; кардинал наспех набросал приказ, дошедший до нас среди прочих рукописей того времени; он мог бы служить примером для нынешних дипломатов, которые, по-видимому, предпочитают находиться в равновесии между двумя решениями, чем искать то единственное, которое должно определить судьбы мира, ибо они считают, что гений чересчур груб и прямолинеен, чтобы следовать по его пути.
