Виталий Гладкий - Сокровище рыцарей Храма
Пока официант бегал туда-сюда, сервируя стол, Шиловский и мсье Боже вели светскую беседу (все в общем, а конкретно — ни о чем) и приглядывались друг к другу. Наконец стол был накрыт и француз (он сказал, что третьего дня приехал из Парижа), жадно глядя на стол, воскликнул со страстью настоящего гурмана:
— Потрясающе! Я, знаете ли, большой любитель русской кухни. В ней очень много от французской, но есть еще какая-то изюминка, которая вызывает прямо-таки зверский аппетит.
Шиловский лишь поддакивал. Мсье Боже и впрямь заказал богатый обед, но у надзирателя сыскной полиции почему-то пропал аппетит. Он жевал кусочек белорыбицы с таким настроением, будто ему в рот попала полынь.
Евграф Петрович чувствовал, что скоро наступит момент, когда француз начнет излагать ему мотивы, побудившие иностранца назначить встречу в «Бель Вю». И от этого предчувствия его бросало то в жар, то в холод.
— Где вы остановились? — полюбопытствовал Шиловский.
— В «Континентале». Весьма приличная гостиница. Мне посоветовал ее Шарль Лянчиа, мой хороший знакомый. Он управляющий акционерного общества, которому принадлежит «Континенталь».
Живут же люди, с невольной завистью подумал надзиратель. Апартамент в «Континентале» стоил 15 целковых в сутки; ровно столько зарабатывал рабочий за полмесяца. Построенный в конце XIX века на Николаевской улице, «Континенталь» был по карману только богатым господам.
Шиловскому приходилось бывать там несколько раз — по долгу службы. В четырехэтажном «Континентале» имелись сто шикарных номеров, большой ресторанный зал, зимний сад, роскошные кабинеты, бильярдные, общий салон с четырьмя читальнями, два электрических лифта — пассажирский и багажный, кладовые для хранения багажа и драгоценных вещей, ванные комнаты и летний сад со светящимся фонтаном. В гостинице установили паровое отопление, вентиляцию, электрическое освещение, а по всему зданию провели горячую воду. Для Киева это был просто потрясающий, европейский шик.
— Вы очень хорошо говорите по-русски, — заметил Шиловский, закуривая предложенную мсье Боже пахитоску[40].
Им принесли кофе со сливками, и божественный аромат напитка (лучше, чем в «Бель Вю», кофе готовили только у «Франсуа» на Фундуклеевской) вкупе с дымом дорогого заморского табака приятно щекотал ноздри.
— Ну, это никакой не секрет, — улыбнулся француз. — Мои предки долгое время жили в Российской империи. Между прочим, я родился в Киеве и прожил здесь четырнадцать лет. О, это были прекрасные годы! Впрочем, что я об этом говорю… Детство оставляет в памяти любого человека неизгладимые впечатления. Потом меня послали на учебу в Париж. А год назад мои престарелые родители пожелали уехать во Францию, чтобы доживать свой век на исторической родине. Ностальгия по дымам родного Отечества, знаете ли, бывает не только у русских…
Шиловский кивнул, удовлетворенный ответом, и выпустил дымное облачко, спрятавшись за ним от испытующего взгляда мсье Боже. Он вдруг почувствовал внутри неприятный холодок и понял, что наступает момент истины. Сейчас француз скажет, почему он пригласил надзирателя сыскной полиции на эту интригующую встречу.
И Шиловский не ошибся. Мсье Боже вдруг стал очень серьезным — зловеще серьезным. Немного наклонившись к собеседнику, он тихо, будто кто-нибудь мог их подслушать, молвил:
— Евграф Петрович, мне очень хочется, чтобы вы забыли про историю, связанную с Китаевским погостом. Оставьте Ваську Шныря и иже с ним в покое.
Шиловский ожидал от француза чего угодно. Даже предложения поработать тайным агентом «Сюртэ Женераль»[41], что выглядело как бы не совсем изменой родине, потому что Франция — союзница России в войне против Германии и Австро-Венгрии. Но упоминание Китаевского кладбища было для надзирателя сыскной полиции громом среди ясного неба.
Он некоторое время жевал губами, подыскивая нужные слова, а затем довольно жестко сказал:
— А не кажется ли вам, милостивый государь, что вы вмешиваетесь в дела, которые ни в коей мере не должны интересовать иностранца (даже если он союзник), потому что они находятся под юрисдикцией российской сыскной полиции?
— Кажется, — ответил мсье Боже, приятно улыбаясь. — Потому я и назначил вам встречу. Эта пустяшная история с Китаевским кладбищем — бред какого-то полоумного — только отвлекает полицейских от исполнения ими своих непосредственных обязанностей. И это в столь сложное и тяжелое для страны время… В этой истории нет никакого криминала. Да, я вас понимаю: вам поступил сигнал, и вы должны его проверить. Будем считать, что проверка состоялась и донос оказался пустышкой.
— Вы так думаете? — с иронией спросил Шиловский, который в этот момент совершенно уверился в достоверности информации, которую принес ему Остап Кучер.
— Именно так, уважаемый Евграф Петрович, именно так! — горячо сказал мсье Боже. — Разве можно верить какому-то босяку, у которого язык как помело и куриные мозги? Мало ли что может взбрести ему в голову, особенно в нетрезвом виде.
Готовая версия, чтобы чинно-благородно закрыть дело, понял Шиловский. Но как теперь его закроешь, если в засаде возле хаты Васьки Шныря участвовал добрый десяток полицейских и филеров? А на какую оказию списать ранение городового?
— Никак невозможно, — твердо ответил Шиловский. — Это будет должностное преступление.
— В любом событии, как в монете, есть две стороны — аверс и реверс, — загадочно сказал француз. — Но сколько монету ни верти, все равно цена ей будет одинакова. Вот только чеканное изображение разное.
— Что вы хотите этим сказать?
— Всегда имеется несколько взглядов на одно и то же событие. Часто они диаметрально противоположные. Я понимаю, вас смущает смерть городового…
— То есть?..
— Как, вы не знаете?.. Извините… Должен вам сообщить неприятную весть: сегодня утром он скончался.
— Не может быть!
— Почему не может? Увы, медицина невсесильна…
— Вчера я навещал его, и он был в отменном расположении духа. А доктор сказал, что городовой быстро пойдет на поправку и его выпишут максимум через две недели.
— Уж не знаю, что там в больнице случилось, но… — мсье Боже сокрушенно развел руками. — Все мы ходим под Богом, — добавил он с многозначительным видом.
Шиловский с подозрением взглянул на него и промолчал. Он был сильно опечален. Этот городовой подавал большие надежды, и надзиратель хотел забрать его в сыскной отдел, только дожидался вакансии. Между прочим, лишь городовой знал, что засада устроена именно на Ваську Шныря. Другим полицейским был отдан приказ хватать любого, кто захочет войти в халупу мазурика.
