"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
Мальчик немедленно сел, выпрямившись и сложив руки на коленях, и заискивающе улыбнулся строгому отцу.
– Вот так, теперь вижу настоящего василевса! – одобрил тот. – Никогда не забывай, как должно вести себя, и ты будешь править державой ромеев долго и счастливо!
– Хотела бы я, чтобы это было так! – воскликнула Елена. – Под самыми стенами Константинополя скифы чувствуют себя полными хозяевами, будто опять вернулась Аварская война! Когда уже с ними что-то сделают? Где фемные войска? Чем занят стратиг Оптиматов?
– Я слышал, Панферий жаловался, что число стратиотов сильно уменьшилось, а те, что являются в банд, приезжают на дохлых клячах с гнилой сбруей, с негодным оружем и совершенно не способны к несению службы. В Вифинии пробовали дать скифам бой. Вывели стратиотскую конницу, но были разбиты. Так и должно было быть, – добавил Константин, видя, что Агафья опустила стило и внимательно слушает. – Бессмысленно и даже вредно нападать на варваров малыми силами, пока не собрано войско, а главное, прямо сразу после их появления в нашей стране. Сей подвиг, как справедливо пишет Маврикий, будет совершенно бесполезен. Варвары свежи, полны сил и боевого духа, жадны до сражений и добычи. Нападать на них следует позже: во-первых, когда будет собрано больше сил, а во-вторых, когда они устанут от грабежей, будут рассеяны по разным местам и обременены добычей и пленными. Вот тогда стратигу надлежит, выбрав удобное место, напасть на них – когда враг утомлен, разбрелся в разные стороны за добычей или уже думает поворачивать назад. Но до тех пор…
– Но до тех пор они успеют натворить множество бед! – воскликнула Агафья.
– Есть особые приемы для того, чтобы уберечь население сельских мест и дать им возможность спрятаться со скотом в укрепленные города. Но даже если по каким-то причинам этого не было сделано, все равно не следует бросать в бой войска из невыгодного положения. Они лишь будут потеряны даром, а войска, дорогая моя, всегда стоят государству денег! Сколько я понимаю, Роман ждет подхода войск из Анатолии. А пока они подойдут, скифы рассеют свои силы и станут малоподвижны из-за множества добычи и пленных…
– Например, монахинь из монастыря Раскаяния, да? – осведомилась Агафья вполголоса, будто обращаясь к самой себе. – Они же там неделю или две прожили. Наверное, молились! – язвительно добавила она.
– А ты откуда знаешь? – Елена в негодовании обернулась к ней. – Константин! Это у тебя девушка наслушалась… Таких историй?
– Но все знают! – отважно встала на защиту Агафья, опасаясь, как бы ей не запретили эти послеобеденные занятия с отцом – единственное, что придавало смысл ее скучной жизни, состоящей из рукоделия и богослужений в знаменитой здешней церкви. – Когда Керас горел у нас под окном, – она кивнула в ту сторону, где стены дворца выходили к заливу, – как я могла не знать, что происходит? Внешние галереи закрыли, но все знают, что творится с той стороны! Когда там все горело, у нас в покоях было нечем дышать, – как я могла этого не заметить? Павлины в саду, и те кашляли! И ты хочешь, августа, чтобы я жила в монастыре, где со мной когда угодно может случиться… что угодно? Здесь, во дворце, мы хотя бы пока в безопасности! Здесь нас бережет Божья Матерь Влахернская и победные скипетры прежних василевсов!
– В монастырь Раскаяния, пока я жива, ты уж точно не попадешь! – язвительно заверила Елена.
Видя, что мать сердится, пятилетний Роман подошел и ткнулся ей в колени. Елена погладила его по блестящим черным кудрям, поцеловала в гладкий лобик – единственный сын, очень хорошенький мальчик, составлял ее отраду. Но выражение досады и сейчас не покинуло ее красивое лицо.
– Любезная моя, позволь нам закончить, – мягким голосом попросил Константин. – Воспоминания о давней дружбе услаждают душу, но, не имея возможности видеть своих друзей, я нахожу такую отраду в том, чтобы беседовать с ними хотя бы мысленно, а духовная беседа порой проливает в сердце еще большую сладость, чем телесная…
– Тогда напиши ему что-нибудь ученое! – раздраженно посоветовала Елена. – Чтобы твоя дочь, переписывая твои письма, одновременно приносила пользу и своей душе.
– Хотел бы я последовать твоему совету, но боюсь, я сам не настолько мудр…
– Клянусь головой Богоматери! – Елена закатила глаза и сделала знак няньке. – Ниса, пойдем! Посмотрим, чем заняты остальные.
Константин проводил супругу взглядом, вздохнул, вновь посмотрел в сад. Солнце клонилось к закату, сильнее начинал пахнуть жасмин.
– Тебе не темно там? – окликнул он дочь.
– Нет, я готова. – Агафья, вновь усевшись за столик мистика, имела вид тайного торжества.
– А часто писать письма препятствует нам… – вновь заговорил Константин, пытаясь сосредоточиться, – не что иное… Как застаревшая наша непросвещенность и непричастность музам. Ибо, будучи в сущности неграмотными… Совершенно не испившими из кубка муз и связанными, будто цепями, невежеством и необразованностью… Мы становимся… Становимся… Еще более неспособными писать, а в особенности – отправлять столь ученому мужу нечто по стилю несовершенное и… варварское [186], – с тайным отвращением добавил он, думая о скифах-разбойниках, из-за которых эти его труды останутся, скорее всего, напрасны.
– Вар-варс-ко-е-е-е… – шепотом тянула Агафья, слегка мотая склоненной над столиком головой, будто дразнила кого-то.
Не сразу Хельги Красный понял, благодаря чему он сам и его передовая дружина остались целы и невредимы.
– Нас уберегла наша собственная доблесть и отвага! – говорил он вечером через два дня. – Наша готовность идти вперед без малейшего страха! Огнеметы стреляют только в безветренную погоду или по легкому ветру, чтобы пламя несло вперед. Но мы, идя впереди всего войска, зашли к грекам в корму, и если бы они выстрелили по нам, то попутный ветер принес бы это пламя назад на их собственные борта. Потому они и не стреляли. И поэтому мы, те, кто не побоялся первым пойти под стрелы, сейчас сидим в этом дворце, едим мясо и пьем вино в память наших погибших собратьев, кому не так повезло!
– И мне так больше нравится! – захохотал пьяный Велесень. – Чем если бы они пили по нам!
В одной руке он держал чашу с вином, а другой обхватил сидящую у него на колене молодую женщину в помятом мешковатом платье белой шерсти. Женщина заливисто хохотала, обвив тонкой рукой его потную шею, хотя не понимала из варварской речи ни слова.
Хельги и его люди имели основания гордиться собой. При столкновении с хеландиями они не поняли, что оказались недоступны для огнеметов, что ветер, дующий грекам в корму, укрывает русов, оказавшихся позади этой кормы, лучше той железной двери кузницы, которую Змей Горыныч напрасно пытался пролизать насквозь. Хельги дал приказ трубить «Вперед!», надеясь, что хеландии не решатся разорвать собственный строй, чтобы преследовать русов сразу в двух направлениях. Видя впереди дымное мерцание павших с ясного неба молний, горящие лодьи и прыгающих за борт охваченных пламенем людей Ингвара, Эймунда, Фасти, Барда, Хавстейна и других, они лишь налегли на весла и припустили вниз по проливу, к Царьграду, надеясь уйти подальше.
И им это удалось – за ними никто не гнался, и через какое-то время поворот Босфора скрыл зрелище битвы. Поднимая глаза, гребцы видели только черный дым над горами позади.
Через три-четыре роздыха, убедившись, что погони нет, Хельги отдал приказ пристать к берегу. Перевязывали раненых – не в пример огнеметам, токсобаллисты стреляли и против ветра. Хельги бегло пересчитал лодьи – вышло около двухсот. Кроме своих, при нем оказалось еще трое воевод, так или иначе искавших спасения впереди, а не позади – Ждан Косой, Негода и Миролюб.
А тем временем верховое течение понесло мимо объедки битвы…
Ни у кого не находилось слов, кроме бранных. По голубым водам залива, нежным на вид, как помятый шелк, тянулись к далекому Царьграду обгорелые остовы лодий. Все еще чадили, оставляя за собой хвост мерзкой вони – горелого дерева, каленого железа, сгоревшей плоти. Кое-где видны были обгоревшие до неузнаваемости трупы.
