Алекс Брандт - Багровый молот
Ламормейн щелкнул пальцами, и на его столе появилась рюмка травяного ликера. Это взбодрит, поможет сосредоточиться.
В последние дни очень много работы. Германию лихорадит. Интриги и заговоры протестантов. Кровопролитная война с Данией. Нехватка зерна, голод, случаи людоедства. Банды дезертиров, нападающие на деревни. Лютеранские памфлеты, которые злоумышленники тайком расклеивают на стенах церквей и общественных зданий. Императорскую власть атакуют со всех сторон. Кайзера называют кровожадным тираном, его советников и министров — падальщиками, которые наживаются на чужой беде. Все это ложь. Бесстыдная, наглая ложь. Фердинанд II — человек, посланный Небом. Без него Германия уже давно обратилась бы в ничто. Он — он один! — спасает государство от катастрофы.
Вот уже два года, как Ламормейн находился рядом с кайзером. Советовал, утешал, вразумлял, разделял радости и заботы, старался взять на себя хоть часть нечеловечески тяжелого бремени, которое легло на плечи Фердинанда. Он, Ламормейн, был одним из немногих, кто видел перед собой не могущественного властителя, но человека. Человека мягкого, деликатного, доброго. Человека, который любит жену и детей, который может печалиться и смеяться, который любит сидеть у камина и гладить собаку, лежащую у его ног.
Фердинанд Габсбург никогда не был одержим властью. Власть не кружила ему головы, не делала жестоким и высокомерным. Но он знал, в чем состоит его долг, его призвание, его святая обязанность. Он был истинным слугой церкви, отдал всего себя ее процветанию и защите. К священнослужителям Фердинанд относился с огромным почтением. Однажды он сказал, что если бы встретил на дороге монаха и ангела, то сначала поклонился бы монаху, и лишь затем — ангелу.
Впрочем, религиозное чувство не превращало Фердинанда II в фанатика. Интересы церкви для него всегда уступали интересам династии и государства. Он мог любезно разговаривать с сельским священником, а минуту спустя отдать приказ бросить в тюрьму кардинала — как это случилось с Клёзлем[73].
В характере Фердинанда удивительным образом сочетались упорство и мягкость, набожность и государственный ум. Он желал своим подданным мира и процветания, но, если обстоятельства требовали этого, не останавливался перед самыми суровыми мерами. Решительно и жестко он подавлял любые попытки бунта против верховной власти. И видя, что протестантская партия угрожает уничтожить единство Германии, не колеблясь, начал войну.
Ламормейн сделал из рюмки глоток. Его бледное, не лишенное благородства лицо чуть заметно порозовело.
Война, которая длится вот уже восемь лет[74]… Чудовищное, страшное бедствие. Но, как ни печально признать, бедствие необходимое. Гноящиеся раны прижигают огнем, раскаленным железом, кипящим маслом. Восемь лет назад вся Германия представляла собой огромную рану. Богемия. Рейн. Балтийское побережье. Язва протестантизма распространялась всюду. Предшественники Фердинанда — Маттиас и Рудольф[75] — были слишком слабы, чтобы навести в государстве порядок. Дошло до того, что князья стали вновь объединяться между собой в обход императорской власти. Протестанты учредили Евангелическую унию[76], католики — Лигу. Власть кайзера превратилась в ничто. Чешские аристократы требовали себе все новых привилегий, гарантий, свобод. Глядя на них, то же требовали сословия в Австрии, Штирии, Рейнланде. Церковь — истинная, католическая церковь — с каждым днем утрачивала свои позиции. Дошло до того, что даже архиепископ Кёльна объявил себя кальвинистом[77]. Германия стояла на пороге распада и гибели. Гибели политической и духовной. И, чтобы спасти Германию, было необходимо прибегнуть к силе оружия.
Сейчас все это в прошлом. Протестанты разгромлены. Дания отступает — ее солдатам не справиться с мощью армий Тилли и Валленштайна. Скоро будет подписан мир. И когда это произойдет, кайзер и его преданные министры смогут, наконец, заняться восстановлением и преобразованием великого германского рейха. Германия больше не будет рыхлым образованием епископств, княжеств и вольных городов. Все будет подчинено сильной центральной власти. И церковь тоже станет единой. Восемьдесят лет назад кайзеру Карлу V пришлось пойти на уступки и подписать Аугсбургский мир[78], гарантирующий права лютеран. Но эта уступка не помогла. Как сорняк, который пролезает сквозь любую трещину, зараза продолжала распространяться. В нарушение положений Аугсбургского договора князья-протестанты продолжили захватывать земли монастырей и аббатств, продолжили сажать своих сынков на престолы католических епархий. Отпрыски Гогенцоллернов обосновались в архиепископстве Магдебург, Гольштейн-Готторпы — в епископстве Любек, Вельфы — в епископстве Хальберштадт[79]. Герцог Вольфенбюттеля захватил земли тринадцати монастырей и часть епископства Хильдесхайм. То же происходило в Гессене, Вюртемберге и Бадене.
Земли, незаконно занятые протестантами, должны быть возвращены католической церкви. Это необходимо. Необходимо для полного искоренения ереси, для объединения германского государства. Кайзер полностью одобрил эту идею и распорядился, чтобы он, Ламормейн, подготовил проект закона о возврате церкви незаконно отнятых у нее земель и имуществ. «Реституционный эдикт» — так будет назван этот закон. Безусловно, для его подготовки потребуется совместная работа дипломатов, правоведов, священников. Потребуется преодолеть сопротивление протестантской партии и ее союзников, окопавшихся в Париже, Стокгольме, Лондоне, Копенгагене, Амстердаме.
Впрочем, все это — дело будущего. Эдикт может быть подписан не раньше, чем через год. В делах подобного рода спешка недопустима.
А сейчас нужно покончить с делами.
Допив остатки ликера, Ламормейн пододвинул к себе стопку бумаг.
Депеша из Майнца: эрцканцлер Георг Фридрих фон Грайффенклау тяжело болен, и доктора опасаются, что в скором времени может наступить смерть.
Отчет Венцеля, агента при берлинском дворе: «В Бранденбурге[80] растут антикайзерские настроения… Пасторы во время проповедей открыто называют Его Величество единственным виновником голода и войны… Армейские офицеры требуют от курфюрста[81] закрыть проход армии Валленштайна… Министр фон Шварценберг[82] по-прежнему сохраняет свое влияние на курфюрста и удерживает его от антикайзерских выступлений… В ближайшее время Бранденбург предположительно сохранит свой нейтралитет…»
