Александр Дюма - Графиня де Шарни
Он еле передвигал ноги и столько раз оглядывался на ферму, которую оставлял с тяжелым сердцем, страдая и за Катрин, и за себя самого, что пришел в Арамон лишь на рассвете.
Озабоченный происходящим, он — подобно Сексту, увидавшему, что его жена мертва, — сел на кровать, уставившись в пространство и положив руки на колени.
Наконец он поднялся, словно очнувшись, но не от сна, а от занимавшей его мысли, потом огляделся и увидел рядом с листком, исписанным его рукой, лист с другим почерком.
Он подошел к столу и прочел письмо Себастьена.
К чести Питу, следует заметить, что мысль об опасностях, грозящих его другу в этом путешествии, мгновенно заставила его забыть о личных невзгодах.
Не заботясь о том, что мальчик, пустившись в путь накануне, мог намного опередить его, Питу доверился своим длинным ногам и отправился вдогонку в надежде скоро его настичь, если только Себастьен не встретит какое-нибудь средство передвижения и будет вынужден продолжать путь пешком.
Кроме того, Себастьен непременно будет делать в дороге остановки, тогда как он, Питу, пойдет не останавливаясь.
Питу ничего не стал брать с собой в дорогу. Он лишь перепоясался кожаным ремнем, как делал всегда, когда впереди лежал долгий путь, зажал под мышкой четырехфунтовый хлеб, вложив в него кусок колбасы, и с палкой в руке отправился в дорогу.
Когда Питу шел своим обычным шагом, он проходил по полтора льё в час; если же он торопился, он мог проделать и два льё.
Но ему пришлось несколько раз остановиться, чтобы утолить жажду, завязать шнурки на башмаках, расспросить о Себастьене, и потому за десять часов он прошел от околицы Ларньи до заставы Ла Виллет; из-за большого скопления карет на улицах еще час ему понадобился на то, чтобы от заставы добраться до дома доктора Жильбера; весь путь занял у него одиннадцать часов: он вышел в девять утра, а в восемь вечера уже был на месте.
Как помнят читатели, именно в это время Андре увозила Себастьена из Тюильри, а доктор Жильбер беседовал с королем. И потому Питу не нашел ни доктора Жильбера, ни Себастьена, зато застал в доме Бийо.
Бийо ничего не слышал о Себастьене и понятия не имел о том, когда должен вернуться Жильбер.
Несчастный Питу был до такой степени взволнован, что даже не подумал заговорить с Бийо о Катрин. Вся его речь состояла из долгих жалоб на то, что его, Питу, к несчастью, не оказалось дома в то время, когда заходил Себастьен.
Так как он захватил с собой письмо Себастьена, чтобы в случае необходимости оправдаться в глазах доктора, он стал перечитывать это письмо, что уж вовсе было напрасно: он и без этого знал его наизусть.
Так в тоске и печали проходило время для Питу и Бийо с восьми вечера до двух часов ночи.
Ах, до чего долгими им показались эти шесть часов! Чтобы прийти из Виллер-Котре в Париж, Питу понадобилось немногим больше.
В два часа ночи раздался стук молотка в дверь, уже в десятый раз с тех пор, как пришел Питу.
Каждый раз как слышался стук, Питу скатывался с лестницы и, несмотря на то что ему предстояло преодолеть сорок ступеней, оказывался внизу в ту минуту, когда привратник дергал за шнурок.
Однако всякий раз надежда его оказывалась обманутой: ни Жильбер, ни Себастьен не появлялись и он снова медленно и печально поднимался к Бийо.
Наконец, как мы уже сказали, когда он спустился вниз еще проворнее, его нетерпение было вознаграждено: он увидел, что вернулись и отец и сын, доктор Жильбер и Себастьен.
Жильбер поблагодарил Питу, как того и заслуживал славный малый, то есть пожал ему руку; он подумал, что, после того как юноша прошел пешком восемнадцать льё да еще провел в ожидании шесть часов, путешественнику необходимо отдохнуть; он пожелал ему доброй ночи и отправил его спать.
С той минуты как Себастьен нашелся, Питу думал только о Катрин; он понял, что настало время поговорить по душам с Бийо; он сделал знак фермеру, и тот последовал за ним.
Жильбер пожелал сам ухаживать за Себастьеном. Он осмотрел кровоподтек на его груди, приложил ухо к телу в нескольких местах; потом, убедившись, что дыхание мальчика ничем не стеснено, устроился в кресле рядом с его постелью (несмотря на довольно сильную лихорадку, Себастьен вскоре заснул).
Вспомнив об Андре, Жильбер подумал: судя по тому, что перенес он сам, она, должно быть, испытывает сильное беспокойство; он позвал камердинера и приказал ему немедленно отправляться на ближайшую почту, чтобы Андре как можно раньше получила его письмо; в нем было сказано следующее:
«Не волнуйтесь, мальчик нашелся, ему ничто не угрожает».
На следующее утро Бийо попросил у Жильбера позволения войти к нему.
Добродушно улыбаясь, Питу выглядывал из-за спины Бийо, на чьем лице Жильбер заметил выражение серьезное и печальное.
— Что случилось, друг мой? Что вы хотите мне сообщить? — спросил доктор.
— А то, господин Жильбер, что вы хорошо сделали, задержав меня здесь: ведь я был вам нужен, вам и родине; однако, пока я оставался в Париже, дома дела пошли плохо.
Да не подумает читатель, что Питу открыл тайну Катрин и рассказал о ее отношениях с Изидором. Нет, благородное сердце бравого командующего национальной гвардией Арамона не было способно на донос. Он лишь сообщил Бийо, что урожай в этом году плох, рожь не уродилась, часть пшеницы побило градом, амбары заполнены только на треть, а Катрин он нашел без чувств на дороге из Виллер-Котре в Пислё.
Бийо не слишком встревожили неурожаи ржи и недостаток зерна; однако он сам едва не лишился чувств, узнав об обмороке Катрин.
Славный папаша Бийо твердо знал, что такая бойкая и крепкая девушка, как Катрин, не потеряет сознание на большой дороге без всякой причины.
Он замучил Питу расспросами, и, как ни сдержан был Питу в своих ответах, Бийо не раз покачал головой со словами:
— Ну-ну, думаю, пора мне домой!
Жильбер, накануне испытавший страх за судьбу сына, понял, что творится в душе Бийо, когда тот посвятил его в новости, принесенные Питу.
— Отправляйтесь, дорогой Бийо, раз вас призывают ферма, земля и семейные дела, — согласился доктор, — но не забывайте, что во имя родины я в случае необходимости могу вас вызвать.
— Одно ваше слово, господин Жильбер, — заверил славный фермер, — и через двенадцать часов я буду в Париже.
Обняв Себастьена, состояние которого после благополучно проведенной ночи было вне всякой опасности; пожав изящную маленькую руку Жильбера обеими своими огромными лапами, Бийо отправился на ферму; он думал, что оставляет ее на неделю, а пробыл в отсутствии три месяца.
