"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна
– Он, Хельги, виноват во всем! – яростно и вызывающе кричал Ярожит. – Из-за него мы под эти огнеплюи попали! Из-за него у меня две лодьи сожгло, людей сорок человек сгинуло, ни один не выжил! Я этого так не оставлю! Я своих людей не в дровах нашел!
Поднялся гул.
– Верно, Ярожка! Из-за него все, краснорожего!
– Где его нави носили столько времени!
– Пока он там в Таврии баб мял, греки про нас проведали и вон что учинили!
– Кабы не он, были бы мы все сейчас у Царьграда!
– И живые!
– Истинно!
– И болгарин ваш тоже виноват! – крикнул Добрин с Семь-реки. – Болгары царя упредили! Казнить его было надо, а не отпускать!
– Истинно! Пел сладко, а вот предал!
– Как я теперь домой ворочусь – с одной лодьей из трех? – вопил Ярожит. – Как отцу буду за людей отвечать? Что бабам их скажу? Как детей их кормить буду! Где мои люди? Кто мне их вернет? Пусть Хельги мне платит теперь за каждого, как за убитого! Он их убил! Мне с него вира полагается!
– Можешь вычесть с его доли добычи, когда мы возьмем ее и станем делить, – ответил ему Мистина.
– С князем-то что? – крикнул кто-то из задних рядов.
– Правда, что сгорел он?
Этого вопроса Мистина боялся – так же как осознавал, что без него не обойтись.
Покосился на Соломку возле Бера – своего оруженосца. Поначалу Соломка так и сидел на берегу в сохнущей прямо на теле рубахе, где на груди чернела краями прожженная дыра. Вид был нелепый, но никто не смеялся. Потом Ламби отдал ему свою запасную рубаху. Рубаха Соломке была слишком широка и длинна, однако целая, и в ней он уже не походил на беглеца из Нави. Вид у паробка был осунувшийся. И не столько от страха пережитого – во время битвы он, барахтаясь в волнах, слишком плохо соображал, чтобы как следует испугаться, – сколько от тревоги за Колояра. Тот остался на лодье Хрольва, откуда Соломка спрыгнул, и о судьбе брата Соломка ничего не знал.
Однако он оказался единственным в этой части войска человеком из княжьей дружины, и все поглядывали на отрока с ожиданием, надеясь, что присутствие его здесь означает вести о самом Ингваре. Но напрасно они надеялись: об Ингваре Соломка знал не больше других.
– С князем… – Мистина положил руки на пояс, его лицо ожесточилось. – Князь шел впереди войска и принял на себя то же пламя, что и все. Его лодья попала под струю огнемета, на нем горел панцирь, так что он может быть немного обожжен. Но я видел сам, как его переправили на лодью его брата Фасти, а та не горела. Фасти увез его подальше от греков… Но где он сейчас, я пока не могу сказать. А сейчас решать надо, что дальше делать. Говорите, мужи русские. Я вас слушаю.
– Чего, чего? – с досадой воскликнул Ярожит, все не желая успокоиться. – Домой надо поворачивать!
– Домой! Восвояси! – закричали здесь и там.
– Люди побиты!
– Лодьи пожжены!
– Князь-то жив еще?
– Уж коли сам князь пропал – нет нам удачи, не поглянулось богам!
– Не одолеть нам греков, коли у них молнии небесные на службе!
– Кто же знал, что здесь такое! Знал бы я раньше – никакими паволоками меня в греки не заманили бы!
– Да поймите вы: эти корабли с огнеметами – все, что у Романа есть! – повысил голос Мистина. – Греки очень сильно сглупили, что дали нам высадиться. Эта глупость им еще дорого обойдется. И раз они ее сделали, значит у Романа никакого войска поблизости нет! Так и пусть торчат в проливе. Они преграждают нам путь к Царьграду, но едва ли что помешает нам пойти вдоль побережья на восток. Это тоже земли Греческого царства, и там тоже полно добычи. Но она куда хуже защищена, чем царев стольный город.
– Ты про что речь ведешь? – Из толпы сидящих вскочил древлянский воевода Величко. – На восток? Про добычу? Правда, что ли, дальше воевать хочешь?
Мистина воззрился на него в показном изумлении, как будто не сразу понял, о чем тот говорит.
– А как же? – воскликнул он потом. – А ты что же – нет? Уж в портки «теплого» пустил, хвост поджал и домой к бабе запросился? Не много же вам, древлянам, надо!
В толпе поднялся шум, разом вскипели противоречивые чувства: одни вдруг опомнились, другие устрашились продолжения этого ужаса.
– Неужто думаешь дальше идти?
– А князь?
– Без князя как воевать?
– У нас тут почти семьсот лодий! – Мистина раскинул руки, будто предлагая слушателям оглядеться. – Посмотрите на себя, бояре, – вас тут сорок три человека, не считая меня. У нас, по грубому подсчету, тысяч семнадцать войска! Если наш князь мертв, мы достойно отомстим за него, прославим себя и возьмем богатую добычу. Если он жив – мы прославим этим походом его самого, так как мы все его люди. Так или иначе, жив он или мертв – для нас это не причина целым войском возвращаться домой, с позором вместо добычи. Со стыдом как с пирогом! У нас и сейчас хватает сил, чтобы завоевать половину Греческого царства! И мы это сделаем – если среди вас есть мужи, а не бабы с бородами! Если у кого сухие порты найдутся, чтобы намоченные переменить.
Люди засмеялись, и это был хороший знак.
– И я, побратим Ингвара, поведу вас мстить за него.
При слове «мстить» все опять затихли – это слово призывает к напряженному вниманию.
– Здесь, – Мистина указал в противоположную сторону от моря, – хватает селений и святилищ, где полно разных сокровищ. И чем быстрее мы пойдем за ними, тем меньше греки успеют увезти и спрятать. Завтра на рассвете мы выступим и возьмем все, что сможем унести, а остальное сожжем, как греки жгли наши лодьи и наших братьев. Вся эта земля будет гореть, как горели наши лодьи. Кто со мной?
Он бросил требовательный взгляд на толпу; во всем его облике отражался победительный внутренний порыв, увлекающий за собой.
– Я! Я! – закричали со всех сторон; те, кто быстрее опомнился и был пободрее, охотно вскочили, потрясая кулаками или секирами, что лежали под рукой.
– А если тут греки завтра окажутся? – унимали другие, более осторожные.
– Обложат нас на заре!
– Конница подойдет…
– Царь небось за ночь своих-то воевод собрал!
– Он тоже не сидит, варежкой хлопает!
– У нас дозоры вон на той горе! – Мистина показал в темноту, где высился над проливом каменистый холм. – И пока не стемнело, никаких войск они поблизости не видели.
– До утра подойдут!
– Вот завтра мы и узнаем, что нам судили боги в этом походе: добычу и славу или только славу! – крикнул Мистина. – Если завтра мы не встретим сильных войск, то будем знать, что у Романа их нет! Если бы у него было войско против нас, то уж верно он послал бы его защищать округу своей столицы. Если они с рассветом будут здесь – мы победим или умрем со славой! А если их не встретим – будем знать, что Перун отдал эту землю нам! И надо быть дураком и трусом, чтобы от самых стен Царьграда взять и повернуть назад! Или вчера все смелые сгинули, а остались одни слабаки?
– Нет!
– Не слабаки мы!
– Отомстим за братьев!
– Все мы клялись головой Перунова коня, что пойдем за Ингваром до конца и не посрамим своих дедов! – напомнил Мистина. – Такие клятвы дают не для того, чтобы забыть о них при первой капле крови. И я мою клятву сдержу!
Видя перед собой все эти лица и зная, сколько сил за ними осталось, Мистина окончательно обрел твердую землю под ногами. Вместе с осознанием сохраненных сил пришла потребность немедленного действия, и грызущее неведение судьбы Ингвара только усиливало ее. Мысль о поражении – потерянные скутары, убитые и сгоревшие люди, пропавший побратим – рождала в нем одно чувство: желание убивать. Немедленно вернуть грекам тот многотысячный долг, который в этот день обрушился на его плечи. Без этого он не мог жить дальше, не мог вернуть равновесие своему миру.
– Я не сделаю назад ни шагу, пока не отомщу за раны моего побратима, за его погибших гридей! – добавил он, перекрывая взволнованный гул. – Сегодня греки одолели нас на море, но завтра они узнают, как мы кусаемся на твердой земле. И даже пусть бы Роман собрал войско со всего царства – никто не скажет, что мы уползли побитые, в мокрых портках и с обожженными мордами. Перун с нами!
