"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Оставив на холме дозорных, Мистина вернулся к своим и приказал высаживаться, перевязывать раненых, отдыхать. Многих еще била дрожь, у иных от потрясения даже слезы блестели на перекошенных лицах. Мистина сохранял невозмутимость, стиснув зубы. Его поддерживало сознание, что среди уцелевших он старший и все ждут от него указаний – что делать и как выжить. О море нечего было и думать: три хеландии стояли напротив, приблизившись к берегу настолько, насколько им позволяла глубина. Попробуй русы сунуться к проливу – те снова метнут жидкий огонь.

Греки пытались не пустить русов к Царьграду, но на город Мистине теперь было плевать. Там, в проливе, остался Ингвар, и Мистина изводился от тревоги. Тяжело ранен князь или не очень? Жив? Кто с ним из людей? Соединился он с Хельги Красным или не сумел? А что, если в плену? Ведь там, на берегах пролива, близ заставы Иерон вполне могли обнаружиться царские войска. Сам Мистина на месте Романа непременно выслал бы туда конницу, чтобы порубили незваных гостей, когда те побегут от огнеметов и попробуют высадиться. Зажатые между огненосными хеландиями и тяжелой царской конницей, те были бы обречены. И может, сейчас, когда он терзается, лелея крохи надежды, волны уже смыли с песка последние капли крови его побратима… Твою мать!

Альва Мистина отправил на лодье вдоль берега – бегло пересчитать стоящие здесь суда и созвать бояр. Первым делом нужно было определить, сколько сил русы сохранили, и взять управление в свои руки. Собственную дружину он уже пересчитал: неведомо куда делись лодьи Скудоты, Тычины, Милорада и Путилы. Мистина верил, что они еще найдутся: никто из его людей не мог оказаться впереди него во время боя, а плевки огненосных хеландий до него почти не достали. Надо думать, люди с перепугу умчались слишком далеко вдоль берега на восток и еще объявятся.

Видя, что пока ничего ужасного больше не происходит, отроки полезли купаться. Синяя теплая вода, еще утром такая приветливая на вид, сейчас казалась грязной, вонючей, мерзкой. Но Мистина пересилил себя и, избавившись наконец от доспеха и пропотевшей одежды, тоже вошел в воду. Мерещилось, даже собственные волосы пахнут гарью. Но, уже нырнув, вздрогнул: показалось, что сейчас навстречу поплывут обгорелые трупы…

И снова он вспомнил погребение Черниги. Тогда он видел Навь вокруг себя. Теперь он куда лучше знал, как она выглядит и чем пахнет. От этих ощущений мутило.

Вынырнув, снова увидел хеландии. Те стояли на прежних местах, греки с палубы наблюдали за русами. Вокруг Мистины плескались отроки; иные знаками показывали грекам, что о них думают, кричали всякое. А значит, пришли в себя.

Когда Мистина вышел из воды, на берегу его уже ждал Тородд. При виде родного Ингварова брата у Мистины радостно дрогнуло сердце – подумалось, что Тородд может что-то знать. Но, даже не успев задать вопрос, увидел в голубых глазах под рыжеватыми бровями ту же надежду. Все думали, что именно он, побратим, самый близкий Ингвару человек, должен что-то о нем знать, даже когда узнать что-то совершенно неоткуда.

Одеваясь, Мистина уже встречал и других подъезжавших бояр. Протягивал руку, задавал одни и те же короткие вопросы: «Как сам? Погорели? Сколько лодий уцелело? Сколько живых? А раненых? Как люди настроены?» Ему отвечали, не удивляясь, что именно он об этом спрашивает, но уже поэтому начиная подозревать худшее. Мистина держался так, будто старше его в войске никого нет. Его уверенный вид успокаивал, но каждый боялся услышать то, что Свенельдич, возможно, собирается сказать…

К тому времени как собрались все – все, кого Альв сумел найти, проплыв на восток на три «роздыха», – начало темнеть. Бояре расселись прямо на земле возле большого костра, где отроки варили кашу с мясом козы. Два десятка коз нашли тут же, на берегу: при виде чужого войска пастухи бросили стадо и убежали.

Еще один костер Мистина велел разложить на холме – чтобы ночью его было видно издалека. Если Ингвар жив и где-то в окрестностях, его люди увидят, где свои. От греков прятаться не было никакого смысла: те и так прекрасно знали, где пристали их враги. Здесь он и сидел, когда за ним пришел отрок: бояре собрались, ждут.

И вот он стоит перед ними, сидящими на земле, чтобы его было хорошо всем видно и слышно. С высоты своего роста Мистина окинул взглядом лица бояр.

Он ясно помнил, что при выходе войска из Киева вождей у них было шестьдесят три человека. Сейчас он насчитал сорок шесть. Не хватало Хельги, кого-то из ушедших с ним, Эймунда, Фасти, Острогляда. И Ингвара. Если он жив, остальные могут быть с ним. Или… Но эти мысли Мистина отодвигал в сторону и сосредоточивался на лицах сидящих. Эти – с ним, они есть, о них и надо думать.

На него пристально смотрели около пятидесяти пар глаз, а по сторонам толпились отроки и хирдманы: оружники, наемники и ратники вперемешку. Смотрели с надеждой, тревогой, облегчением, ожиданием. Вопрошающе, ожесточенно… Несколько обожженных бород, красных лиц. С десяток перевязанных лбов. С десяток повязок на руках и плечах. Зная, что кругом чужая земля, а из тьмы, может быть, уже подбираются греки, многие бояре сидели в кольчугах или панцирях, под рукой держали шлемы.

Мистина стоял в сорочке и с непокрытой головой, всем видом показывая, что ничего не боится.

Все его оружие и доспех сторожил оруженосец, сидя с другой стороны костра.

Известие о том, что Свенельдич с войском, сам вид его ободрил и обрадовал всех – даже тех, кто раньше не числился в его друзьях. Ингвар исчез, и войско осталось чем-то вроде тела без головы – большое, неуправляемое и бесполезное. На месте вождя люди видели пустоту, и это увеличивало страх, смятение, ощущение безнадежного поражения.

Но теперь место снова было занято – если не самим князем, то человеком, которого все привыкли видеть рядом с Ингваром или раздающим приказы от имени Ингвара. Жизнь начала налаживаться с появлением среди потрясенных русов Мистины Свенельдича – живого, невредимого, полного решимости. Весь его вид говорил об уверенном понимании дела – как будто у него есть источник сведений, недоступный прочим. И это было именно то, в чем отчаянно нуждалось растерянное поражением войско.

– В глазах ваших, отважные мужи, вижу я вопросы: что произошло, что происходит и что будет с нами завтра, – начал он, окидывая лица взглядом. – И на них я вам сейчас отвечу.

По толпе бояр и отроков пробежало движение – столь четкое обещание всех и удивило, и ободрило.

– Греки обстреляли нас из огнеметов горящим «земляным маслом». Видели такое черное, вонючее? Оно горит на любой вещи, куда упадет, пока не сгорит само – на дереве, железе, даже на воде. Но никакого колдовства в этом нет. Оно не может гореть под водой – и те, кто загорелся, но прыгнул в чистую воду и не утонул из-за кольчуги, те спаслись. Это то, что произошло. Что происходит теперь? Мы потеряли около двухсот лодий и с десяток бояр, но не все они погибли. Те, кто ушел вместе с Хельги Красным вперед всего войска и оказался у греков за спиной, то есть за кормой, те, скорее всего, уцелели. Греки не палили огнем с кормы – тогда ветром пламя бросило бы на них же самих. Те, кто случайно или нарочно зашел к ним сзади, уцелели тоже – если не попали под стреломет. Поэтому могу сказать почти верно, что Хельги и его люди уже в Суде.

– Если не перебили их там всех! – крикнул из толпы сидящих кто-то: повернувшись туда, Мистина встретил взгляд боярина Войты со среднего Днепра. – Там, поди, у Царьграда-то войску нагнано, что туча черная, и нету вашего Красного больше!

– Да чтоб они там его конями разорвали! – вперед выскочил Ярожит, воевода из Будгоща, младший сын тамошнего князя Житинега.

Это был мужчина лет тридцати, среднего роста, довольно приглядный собой, веселый, когда все шло хорошо, но склонный преувеличенно волноваться. Его старший брат Видята был женат на единоутробной сестре Эльги, поэтому в походе Ярожит входил в ближний круг Ингваровой родни, но киевляне его не особо любили. Сейчас же он был совсем разбит.