Александр Дюма - Шевалье де Мезон-Руж
Диксмер во второй раз поцеловал жену в лоб, поблагодарил ее и вышел.
И тогда дрожащая Женевьева написала:
«Гражданин Морис!
Вы знаете, как вас любит мой муж. Неужели за эти три недели разлуки, которые нам показались вечностью, вы все забыли? Приходите, мы ждем вас. Ваше возвращение будет для нас настоящим праздником.
Женевьева».Глава XV
Богиня Разума
Как сказали накануне генералу Сантерру, Морис действительно был серьезно болен.
С тех пор как больной не выходил из своей комнаты, Лорэн регулярно навещал его и делал все возможное, чтобы хоть как-то развлечь друга. Морису по-прежнему нездоровилось. Есть такие болезни, когда не хотят поправляться.
Первого июня Лорэн пришел около часа.
— Что за праздник сегодня? — поинтересовался Морис. — Ты просто великолепен.
И действительно, на Лорэне был костюм, строго соответствующий времени: красный колпак, якобинская куртка и трехцветный пояс, украшенный игрушками, которые называются пистолетами.
— Вначале, — сказал Лорэн, — будет разгром Жиронды, которая уже доживает Последние часы, о чем извещает барабанный бой. Сейчас, например, на площади Каррусель уже готовят ядра для пушек. Затем, послезавтра, состоится большое торжество, на которое я тебя приглашаю.
— А что сегодня? Ты ведь сказал, что зашел за мной?
— Ах да! Сегодня у нас репетиция.
— Какая репетиция?
— Репетиция большого торжества.
— Мой дорогой, — сказал Морис, — ты ведь знаешь, что я, никуда не выхожу уже целую неделю и, следовательно, ничего не знаю. Нужно, чтобы ты мне всё объяснил.
— Как! Разве я тебе ничего не говорил?
— Ничего.
— Ну, прежде всего, ты уже знаешь, что мы некоторое время назад упразднили старого Бога и заменили его новым.
— Да, знаю.
— А теперь, кажется, все заметили, что новое божество — умеренный, роландист и жирондист.
— Лорэн, хватит святотатствовать. Ты же знаешь, я это не люблю.
— Мой дорогой, чего же ты хочешь? Нужно жить в своем времени. Я ведь тоже любил его, этого прежнего Бога, хотя бы потому, что я к нему привык. Ну, а, что касается нового божества, то он действительно виновен, потому что с тех пор, как он на небесах, все идет вкривь и вкось, ну и, наконец, наши законодатели подписали декрет о своем отказе от власти…
Морис пожал плечами.
— Можешь пожимать плечами сколько угодно.
— Ну что же, — продолжал Лорэн, — пойдем, полюбуешься богиней Разума.
— Зачем ты впутываешься во все эти маскарады? — спросил Морис.
— Друг мой, если бы ты знал богиню Разума так, как знаю ее я, ты бы стал одним из самых ярых ее приверженцев. Я хочу вас познакомить, я представлю тебя ей.
— Оставь меня в покое с твоими глупостями. Мне грустно, и ты это прекрасно знаешь.
— Тем более, черт возьми! Она хоть немного тебя развеселит, это хорошая девушка… Да ты ведь ее знаешь, эту суровую богиню, которую парижане собираются украсить лавровыми венками и возить в позолоченной повозке! Это… угадай…
— Ну, как я могу угадать?
— Это Артемиза.
— Артемиза? — переспросил Морис, пытаясь вспомнить, что у него связано с этим именем.
— Ну, высокая брюнетка, с которой я познакомил тебя в прошлом году, на балу в Опере. Ты потом еще пошел с нами ужинать.
— А, да, действительно, — ответил Морис, — теперь припоминаю. Так это она?
— Да, у нее больше всех шансов получить этот титул. Я представил ее на конкурс, все фермопилы обещали мне отдать за нее свои голоса. Через три дня состоится конкурс, а сегодня — подготовительный обед. Сегодня мы будем разливать шампанское, а послезавтра, возможно, будем разливать кровь? Но пусть разливают, что хотят, Артемиза станет богиней, черт меня побери! Итак, пойдем, примерим ей тунику.
— Благодарю, но у меня всегда было отвращение к подобным вещам.
— Одевать богинь? Черт возьми, дорогой мой! С тобой очень нелегко. Хорошо, если это может тебя развеселить, то я буду надевать на нее тунику, а ты — снимать.
— Лорэн, я болен. Я не только не могу сам веселиться, но мне плохо и от веселья других.
— Ты меня просто пугаешь, Морис: ты больше не дерешься, не смеешься. Ты, случайно, не участвуешь в каком-нибудь заговоре?
— Не выдумывай, Лорэн. Оставь меня в покое. Я не могу и не хочу никуда идти. У меня постельный режим, я остаюсь.
Лорэн почесал за ухом.
— Я вижу в чем тут дело, — сказал он.
— Что же ты видишь?
— Я вижу, что ты ждешь богиню Разума.
— Черт возьми, — разозлился Морис, — очень тягостно иметь таких остроумных друзей. Уходи, или я осыплю проклятьями и тебя, и твою богиню…
— Давай, осыпай…
Но стоило Морису поднять руку, чтобы усилить слова жестом, как вошел слуга и протянул ему письмо.
— Гражданин Ажесилас[42], ты входишь в самый неподходящий момент, — воскликнул Лорэн. — Именно сейчас твой хозяин собирался проявить себя во всем великолепии.
Морис опустил руку и с полным безразличием потянулся за письмом. Но стоило ему лишь коснуться конверта, как он вздрогнул, с жадностью поднес письмо к глазам, пожирая взглядом и почерк, и печать. Побледнев так, что, казалось, сейчас последует обморок, он распечатал конверт.
— О! — прошептал Лорэн. — Вот, кажется, и у тебя пробуждается интерес к жизни.
Но Морис больше его не слушал, целиком погрузившись в эти несколько строк, написанных Женевьевой. Прочитал их раз, потом перечитал два, три, четыре раза. Потом он вытер лоб и уронил руку с видом ошалевшего человека.
— Черт побери! — закричал Лорэн. — Кажется, пришло письмо с хорошими известиями?
Морис в пятый раз перечитал текст, и вновь румянец окрасил его лицо. Иссохшие глаза вновь увлажнились, глубокий вздох расширил грудь, и Морис, позабыв о болезни и слабости, выпрыгнул из кровати.
— Одежду! — крикнул он удивленному слуге. — Мою одежду, дорогой Ажесилас. О, Лорэн, мой добрый Лорэн, я ведь ждал это письмо каждый день, но, по правде говоря, уже не надеялся. Так, белые штаны, рубашка с жабо. Сейчас же бриться и причесываться!
Слуга бросился выполнять приказания Мориса.
— О! Вновь увидеть ее! — воскликнул молодой человек. — Лорэн, ведь до сих пор я не знал, что такое счастье.
— Бедный Морис, — заметил Лорэн, — мне кажется, тебе надо сделать то, что я тебе посоветовал.
— О, дорогой друг, — опять воскликнул Морис, — прости меня, но сейчас я совсем потерял голову.
— Возьми мою, — смеясь ответил Лорэн, довольный своей шуткой.
