Жильбер Синуэ - Порфира и олива
— Причеши меня!
Флавия вне себя сжала кулаки, сознавая яснее, чем когда-либо, что сейчас не время проявлять строптивость.
Обеими руками она высвободила из-под шали тяжелую обесцвеченную гриву, в которую племянница Карпофора соизволила превратить свои волосы. Она взяла гребни, шпильки и ленты, а сама пробормотала:
— Я должна поговорить с тобой о моем брате.
Удивленная, Маллия подняла брови:
— Какой брат? Я же слышала, что ты алюмна, у тебя нет семьи!
— Это верно. Но подобрал меня на улице именно Калликст. С тех пор я всегда считала его своим братом.
— Калликст?
Во взгляде молодой женщины сверкнул интерес. Флавия, видевшая ход ее мысли насквозь, поневоле испытала что-то похожее на раздражение.
— Ну? Что дальше?
— Мне кажется, он тебе не безразличен, и думаю, я в этом не ошибаюсь, — она примолкла на миг, перевела дыхание и заключила: — Я пришла просить тебя спасти его.
— Спасти? Не понимаю. Разве он в опасности?
— Так ты не знала? Вот уже два дня...
— Я провела последние дни в Альбе, гостила у своей кузины. К тому же ты ведь не можешь воображать, будто у меня в обычае не упускать из виду повседневную жизнь здешних слуг. Так уж сделай одолжение, объясни толком!
При этих словах Флавия лишний раз почувствовала, сколь бездонна пропасть, разделяющая рабов и господ... Как-никак вчерашние события вызвали изрядный шум. Во все время трапезы ни о чем другом даже и речи не было, только об этом.
Они с Эмилией полночи провели подле Калликста, стараясь смягчить боль от ран, причиненных кнутом Диомеда. А между тем ни Карпофор, ни эта женщина не услышали даже слабого отголоска случившейся драмы. И вот она, покоряясь неизбежному, стала пересказывать своей госпоже происшествие с молочным поросенком, поведала о слепом ожесточении, обуявшем Елеазара, о вмешательстве Калликста, о столкновении этих двоих и ужасной расправе, постигшей фракийца.
— Когда он приказал Диомеду остановиться, Калликст уже давно был без сознания. А потом его приказали бросить в оссуарий.
— Оссуарий?
— Это вроде тюрьмы, рабы его так прозвали — оссуарий, ящик для костей, потому что тесно там, как в могиле (он и похож на неглубокую могилу, закрытую сверху), поневоле вспомнишь те маленькие урны, где хранят кости умерших. Я умоляла Елеазара позволить мне хоть воды ему туда принести, но он знать ничего не желает.
— Безумный!.. Я всегда знала, что у этого сирийца мозг не больше грецкого ореха. Ну, заканчивай мою прическу. Мы сейчас пойдем, скажем ему пару слов.
Всякий, кто знал племянницу Карпофора, предпочел бы лучше спуститься в ад, чем навлечь на себя ее ярость. Под лавиной ругательств, которые она обрушила на вилликуса, ему оставалось только склонить голову и помалкивать.
— Сперва кнут, потом оссуарий?! — задыхаясь, выкрикнула она, когда запас проклятий истощился. — И без всякого ухода! Клянусь Беллоной, ты лишился ума!
— Но, госпожа, — запротестовал Елеазар, — этот пес пытался меня убить!
— Тем не менее, ты живехонек! Или, может, это твой призрак маячит здесь передо мной? Нет, в чем я убеждена, так это в том, что именно ты задумал его погубить, оставив подыхать в этом... этом...
Слово, произнесенное Флавией, казалось, выскочило у нее из памяти, она искала его, и, не вспомнив, заключила скороговоркой:
— Его раны ты посыпал солью, так мне сказали. Соль на ободранную кожу! Ох, это уже выше моих сил...
Вилликус в панике шарахнулся прочь, а то бы не миновать ему лишиться глаза — стилет, выхваченный Маллией откуда-то из складок туники, метил прямо туда.
Флавия наблюдала эту сцену с восхищением и страхом одновременно. Что-то подсказывало ей, что, подстроив вмешательство Маллии, она тем самым создает положение, при котором ей самой рано или поздно не поздоровится.
— Успокойся, госпожа! — возопил сириец. И, вдруг сообразив, что все это происходит на глазах рабов, гордо вскинулся: — Не забывай, что я принадлежу господину Карпофору!
— И в самом деле! Так потолкуем об этом. Он оказал тебе доверие, поручив пасти свое стадо, а ты предал его. Ты прекрасно знаешь, какой интерес он питает к этому Калликсту и какие услуги этот человек ему оказывает. Ты хоть соображаешь в своем самомнении, что чуть было не причинил ему громадный ущерб?
«Ущерб, может быть, и громадный, — подумал про себя Елеазар, — но, уж конечно, не такой основательный, как тебе...».
Злоба, нарастая изнутри, так и распирала его. Из-за того что этой бабе приспичило оседлать фракийца, он выйдет на свободу. Да еще, чего доброго, займет положение наравне с его собственным! Не в силах сдержаться, он выпалил с немыслимой дерзостью:
— Чем заботиться о том, как бы себя между ног ублажить, подумала бы лучше, что твой дядя скажет, если проведает, как ты...
У него не нашлось времени закончить эту фразу.
Маллия стала бледнее, чем палочка свинцовых белил. Никогда никто не осмеливался говорить с ней в подобном тоне, а уж тем паче раб. Этот узкий стержень с печаткой на конце, которым она метит свои восковые дощечки, сгодится и на то, чтобы проткнуть глотку наглому кабану-сирийцу! Она хотела броситься на него, но в последнее мгновение рассудок взял верх.
Она ограничилась тем, что, почти не разжимая губ, процедила с угрозой:
— Клянусь Плутоном, если мой дядя проведает о чем бы то ни было, я брошу тебя в бассейн с муренами. Неосторожные, по временам падающие туда, идут им на корм — ты будешь не первым и не последним. А теперь хватит болтать: изволь повиноваться! Ты немедленно выпустишь этого раба!
Флавия закончила перевязывать раны, которые глубокими коричневыми бороздами покрывали спину Калликста.
— Как ты себя чувствуешь?
Фракиец, лежа на животе, медленно пошевелился.
Он все не мог выкинуть из памяти устоявшийся запах кала и мочи, который пронизывал мрак оссуария во все время его заточения.
— Я здесь не останусь, — хрипло пробормотал он. — Уйду, клянусь. Но сначала посчитаюсь с сирийцем.
— Ты сам не понимаешь, что говоришь. Это боль подсказывает тебе такие слова.
— Говорю же тебе, я сбегу. А сириец мне заплатит. Флавия помолчала в раздумье, потом устало заметила:
— Боюсь, увы, что прежде, чем все это произойдет, расплачиваться придется не кому-нибудь, а тебе.
— О чем ты?
Она отошла от изголовья своего друга, медленно направилась к маленькому слуховому оконцу, из которого сочился тусклый свет.
— Маллия приказала мне привести тебя в ее покои, — бросила она, не оглядываясь. — Нынче же вечером.
Калликст перекатился на спину.
— Я предвижу, что ты согласишься, — добавила она, возвращаясь на прежнее место подле него.
