Олег Гончаров - Боярин
– Что ж мне с тобой делать, Байгор-батур? – спросил я его.
Ничего он мне не ответил. Только рявкнул по-звериному, плюнул себе под ноги и на меня кинулся. Но за то время, пока Байгор в силачах значился, видно, сноровку он потерял. Ручищами своими сграбастать меня хотел, но лишь пустоту обнял. Легко я из объятий его ускользнул: чуть вниз поднырнул да в сторону шаг сделал, и уже нет меня там, где мгновение назад стоял. Еще сильней бугай удивился, а народу моя уловка понравилась. Криками уход мой печенеги встретили.
Развернулся Байгор, за косу себя дернул и опять в налет пошел. И на этот раз повезло мне, отскочить успел. Вспомнилось мне, как я с Глушилой в свое время схлестнулся, тот тоже здоров был, но сумел я молотобойцу за спину зайти да придушить покрепче. Только печенег расторопней оказался. А у меня еще старые раны не затянулись, да прежней силы не было пока. Зато желание было огромное Любавушку мою из рук старой карги высвободить. Потому в третий раз я увиливать от схватки не стал, а зря.
Все, что сделать сумел, – саданул Байгора кулаком в ухо и ногой в грудь ему вдарил, чтоб с дыхания сбить. Попал вроде, а ему все нипочем. Схватил он меня в объятия, словно в клещи железные зажал, в лицо мне дышит, раздавить хочет, а я даже рукой шевельнуть не могу. Но изловчился все-таки, коленом Байгора в пах приласкал. Взревел батур от боли, так меня стиснул, что ребра затрещали, но надолго его не хватило. Чую – хватка его слабеть стала. Поплыл печенег, падать начал и меня за собой уволок. Придавил к земле и держит, а на другое не способен уже. Я потрепыхался под бугаем немного и затих.
– Бай-гор! Бай-гор! – печенеги орут, силача подбадривают, никто и не понял, что на самом деле случилось.
А меня обида гложет. Не сумел я жену вызволить и коня потерял. Хорошо хоть голова на плечах цела. Может, сослужит мне еще службу? Как знать?
– Что, хазарин, несладко тебе пришлось? – смеялся Кур-хан, когда меня из-под бугая вытащили и на курган к хану отнесли.
– Верно ты сказал, – простонал я, – что нет сильнее борца в степи.
Приподнялся с трудом, бока намятые потер. Все же побои недавние дали о себе знать. Вон, и губа снова закровила. Проглотил я сукровицу, рот рукавом утер. Живым остался, и за это спасибо.
А Кур-хан из уха серьгу вынул, Байгору ее передать велел – носи и радуйся щедрости ханской. Потом ко мне нагнулся и сказал негромко:
– Предупреждал я тебя, да ты не послушал. Теперь на себя пеняй. Как же ты без коня-то будешь? Пешком степь не перейдешь, – и хлопнул ручищей своей меня печенежский хан по плечу, хоть и не сильно, но болезненно.
– Может, на чем другом отыграюсь? – огрызнулся я.
– А все, – развел руками печенег. – Кончились игрища. Вон, солнце садится. Скоро луна на небо выкатит. День пролетел, а ты, небось, и не заметил. С утра конным был, а к вечеру пешим остался. Так и быть, пожалею тебя. Какую-никакую коняжку дам.
– Не привык я, чтоб меня жалели, – сказал я упрямо. – Если сейчас мне черный камень достался, так в другой раз я белыми отыграюсь.
– Это ты про какие камни тут речи ведешь? – прищурил на меня глаз Куря.
Неужто я в самую точку попал? Повелся хан. Рыба наживку проглотила. Теперь бы только не сорвалась.
– Есть такая игра, – сказал я спокойно, – тавлеи называется. Впрочем, ты, наверное, про такую и не слыхивал.
– Я не слыхивал? – рванул на груди ворот шубы Кур-хан. – Да если и есть на земле лучший игрок, так он сейчас перед тобой сидит!
– Это ты, что ли?
– Я! – упер он руки в бока.
– Бахвалиться всякий может, – настала очередь мне улыбнуться, – а вот за доской все хвастовство куда-то прячется.
– Зря ты так, – почему-то обиделся Куря. – Я же тебя, как муху, на одну ладошку положу, а другой прихлопну.
– Ну, муху-то сперва поймать надобно.
– Ей! – крикнул он своим. – Доску несите, да тавлеи не забудьте.
Доску расчерченную принесли и тавлеи, конечно, тоже не забыли. Да не абы какие: в сундучке дерева красного, с замочком хитроумным. Как тот замочек Куря открыл, так я и ахнул. Это вам не камушки черные с белым, это похлеще будет. На черной бархотке, в сафьяновых чехольчиках лежало в сундучке целое войско. Из золота и серебра воины вылиты. Короли яхонтовые, на одном шапка бирюзой синеет, на другом рубином красным.
– Ух, красота-то какая! – невольно у меня вырвалось.
Ничего мне на это Кур-хан не сказал, только взглянул горделиво, да еще подбородок задрал и губу нижнюю выпятил. Мол, знай наших.
– Так чего же ты ждешь? – спросил я его. – Расставляй скорее.
– Еще чего, – скривился он. – И без меня расставлялыцики найдутся, – и гаркнул что-то приближенным своим.
Вмиг они засуетились. Тавлеи на поле расставили и за спиной хана своего сгрудились, подсказать, если что, готовые.
Я даже рассмеялся от такой прыти.
– Смотри, – говорю, – как забавно выходит: я тут один сижу, а супротив меня целое войско выстроилось.
Заругался Куря на подсказчиков, подальше от себя отогнал.
– По-честному биться будем, – сказал он мне. – Один на один.
– Вот это достойно истинного воина, – склонил я уважительно перед ханом голову.
А он шубу с себя стянул и на ковер рядом с доскою бросил. Развязал на длинной, расшитой бисером рубахе тесемки ворота, космы свои в конский хвост на затылке собрал и косицы бороды расправил.
– Уф, – вздохнул, – упарился я за целый день в этой рухляди.
– А чего мучился? – спросил я его сочувственно.
– Так ведь хану положено, – вздохнул он и глазницу пустую пальцем потер. – Хотел ее победителю Байгора подарить, вот теперь на кон ставлю.
– Шуба у тебя знатная, – сказал я. – Только она мне без надобности. Сейчас жарко, а к холодам ее моль сожрет. Так что лучше себе ее оставь. Зимой в степи, говорят, ветры злые задувают, будешь в шубе греться да меня вспоминать.
– Так чего же ты за победу хочешь?
– Коня моего с седлом и со сбруей вместе.
Хмыкнул хан и сказал укоризненно:
– Это другое дело, а то ишь, как ты легко с конем расстался. Таким в степи не разбрасываются. – Подумал немного и добавил: – Так и быть, пусть на кону с моей стороны конь встанет. Вот только что сам-то супротив такого выставишь? Ведь у тебя же и так ничего не осталось.
– А голова моя на что? – пожал я плечами. – Или не стоит она коня?
Оглядел меня Кур-хан. На голову мою прищурился, словно прикидывая, равны ли ставки. Потом зубы свои в улыбке ощерил и закивал:
– Быть посему.
Поконались мы.
Думал – сжульничает печенег. Нет, вправду по-честному первый ход разыграл. Досталось мне центр доски оберегать. Уже проще. Сплюнул Куря на ковер и руку над полем тавлейным для первого хода занес.
