Morbus Dei. Зарождение - Бауэр Маттиас
К нему неуверенно подошла Софи и встала рядом.
Некоторое время они хранили молчание, вслушивались в завывания ветра и смотрели, как туман движется на них стеной.
– Тебя кто-нибудь увидит, Софи, – нарушил молчание Готфрид.
– Мне нет дела до этого, – ответила девушка. – И никогда не было.
Ветер перекрывал все прочие звуки, и казалось, они были единственными людьми на этом свете.
– Я не удивлюсь, если ты теперь переменила свое мнение обо мне, – осторожно продолжил Готфрид.
Софи задумалась на мгновение.
– Это не твоя вина. У тебя же не было выбора. Ни у кого не было.
– Мое обещание по-прежнему в силе. Понимаю, мы совсем друг друга не знаем, но…
– У нас будет достаточно времени. Если ты вернешься невредимым.
Готфрид взял ее за руку.
– Обязательно. Эта вылазка ничуть не хуже тех, что мне довелось пережить. К тому же Господь не просто так привел меня сюда. К тебе. И я обещаю, что всегда буду рядом.
Туман наконец-то подобрался к ним, окутал с головы до ног. Софи нежно поцеловала Готфрида в губы.
– Ну, теперь-то я сяду тебе на шею, дурень ты баварский… Здесь меня ничто уже не держит.
У Готфрида загорелись глаза.
– Ты не представляешь, как я буду счастлив.
Софи крепко прижалась к нему, потом отстранилась.
– Мне надо возвращаться. Увидимся завтра.
И она поспешила обратно к дому.
Готфрид посмотрел ей вслед и улыбнулся. Он вновь обрел будущее.
XXX
Солнце опустилось, и колокольня маленькой церкви тянулась в сумеречное небо, словно указующий перст, устремленный к самому Создателю.
Почти все свечи в ризнице выгорели и оплавились до основания. Пламя чадило и колыхалось от дуновений холодного воздуха, наполненного ароматом фимиама.
Посреди ризницы Кайетан Бихтер, стоя коленями на деревянной колоде, склонился над Библией. Торопливо перелистывая страницы, он бормотал один за другим стихи. Лоб его исчертили глубокие морщины. Священник был напуган и терзался в нерешительности. Еще бы – пришла наконец пора принимать решение. Решение, которого он избегал всю свою жизнь.
Но как ему расценивать деяние, на первый взгляд праведное, но направленное против тех, кто почитал его, как равного? Если время излечивало любые раны, то настал момент эти раны себе нанести.
Без Твоего указания, Господи, мы все погибнем и канем во тьму за свои деяния. В извечную тьму.
Канем во тьму.
Извечную тьму.
Бихтер захлопнул Библию, и несколько мгновений в воздухе можно было уловить запах старой бумаги.
Священник сделал глубокий вдох, опустил голову и прислушался к внутреннему голосу. Острый край колоды глубоко врезался в колени, и ноги начинали неметь.
«Что мне делать, Господи? Что станется, если я изберу неверный путь? Неужели я настолько ослеп, что не в состоянии узреть его?»
Боль проясняет рассудок.
Бихтер стянул с себя рясу и бросил на пол. Дрожащей рукой нашарил холодную, оплетенную в кожу рукоять плетки.
Дай мне знак, Господи.
Бихтер хлестнул себя плетью. Рубцы на спине мгновенно побелели, затем стали наливаться кровью. По лицу, искаженному от боли, струился пот.
Дай мне знак, Господи.
Он хлестнул себя снова – в этот раз по другому плечу. Спину обожгло, и жар стал растекаться по всему телу.
Один только знак.
Он хлестнул еще сильнее.
И еще.
А затем… довольно.
Бихтер оперся о край стола, чтобы не упасть. Он дышал тяжело и глубоко, из свежих рубцов сочились капельки крови и стекали по спине.
Боль проясняет рассудок.
Но не дает ответов.
Кайетан оттолкнулся от стола. Тот при этом качнулся, и Библия упала на грязный пол. Священник вздрогнул и выронил плеть. Он поднял книгу, осторожно положил ее на стол и прочел случайно раскрытую страницу.
– «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы, проповедовать лето Господне, благоприятное, и день мщения Бога нашего, утешить всех сетующих, возвестить сетующим на Сионе, что им вместо пепла дастся украшение, вместо плача – елей радости, вместо унылого духу – славная одежда, и назовут их сильными правдой, насаждением Господа во славу Его. И застроят пустыни вековые, восстановят древние развалины и обновят города разоренные, оставшиеся в запустении с давних родов…» [13]
Бихтер вновь поднял плеть и зажмурился в ожидании новых мук.
Дай мне знак, Господи.
Вновь плеть со свистом рассекла воздух и прошлась по измученной спине.
Один только знак.
Священник услышал шелест, открыл глаза. Сквозняком перелистнуло несколько страниц в Библии. Бихтер пробежал глазами пророчества Исайи.
– Ибо день мщения – в сердце Моем, и год Моих искупленных настал [14].
Знак, которого он так ждал. Кайетан Бихтер перекрестился и возвысил голос:
– Да святится имя Твое, да придет царство Твое, да будет воля Твоя…
Он со всей искренностью предался молитве.
На улице уже совсем стемнело, и повалил густой снег. Яростно завывал ветер.
Иоганн и Альбин сидели за точильными станками. В сарае царил жуткий холод, ветер задувал сквозь щели, и две масляные лампы едва разгоняли мрак. За спиной у Листа несколько заточенных уже кос и усеянных гвоздями цепов дожидались боевого крещения. Перед ним громоздилась куча всевозможных ударных и колющих орудий.
Иоганн привычными движениями затачивал нож. Альбин, между тем, возился с кинжалом: приходилось правой ногой нажимать на педаль и следить за тем, чтобы клинок не перекашивался на точильном круге. Получалось далеко не всегда.
– Что за дрянь! Я с тем же успехом мог за прялку усесться, – проворчал Альбин.
– Только кинжалы на ней точить еще трудней.
– Болтай себе, сколько влезет… Бабская это работа!
– Если женщина точит за тебя клинки, то тебе придется за нее стряпать, – рассмеялся Иоганн. – Хотел бы я это видеть…
– И ничего тут смешного. Мне уже приходилось самому готовить. Все, что умеет женщина, смогу и я.
– Ну, надеюсь, что не все, – Иоганн подмигнул ему.
– Погоди у меня, мерзавец, я тебе…
В этот миг Альбин выпустил кинжал из руки. Разогнанный точильным кругом, клинок просвистел у Иоганна над самым ухом и со звоном воткнулся в дощатую стенку.
Альбин ошарашенно уставился на Листа.
Тот развернулся к двери и прокричал:
– Элизабет, готовить сегодня будет Альбин!
Парень встал и подошел к стене, при этом пихнув Иоганна в плечо.
– С кем не бывает…
– Конечно, господин Альбин, конечно, – сухо проговорил Иоганн.
Батрак выдернул кинжал из стены и взвесил его в руке.
– Как им вообще орудовать?
– Поверь мне, если дело дойдет до этого, у тебя с ходу все получится.
Альбин вернулся за свой станок.
– Как у тебя?
– Я не раз проверял это на себе.
– И потому все эти шрамы на груди?
Иоганн кивнул.
– И все-таки я выжил. Так что завтра держись поближе ко мне, и все будет хорошо. Сомневаюсь, что они дерутся лучше тебя.
– А если они хотят этого не больше нашего? Если мы просто не станем этого делать? Если никто из нас не станет?
– Баварцам будет что сказать по этому поводу. И вряд ли они разделят наши с тобой мысли. Да и насчет тех, в монастыре, я сомневаюсь. Чтобы разжечь огонь, достаточно искры, и уж ее-то баварцы высекут.
– А если мы просто уйдем? Прихватишь свою Элизабет, и уйдем через лес, прямо ночью…
– Ты же слышал, что тогда баварцы сделают с деревней. Им неважно, останутся ли только женщины и дети. Или старики. Сейчас у них на руках козыри, и нам приходится подыгрывать. Хотим мы того или нет.
