Александр Зорич - Римская звезда
– Пирей меня вполне устроит. Мне главное вырваться из зачарованных вод Понта Эвксинского. А там уж как-нибудь.
– Из зачарованных вод? Почему ты так сказал?
– Тут есть места, где все совершенно… совершенно иначе… Не как в Риме. И даже не как в Томах. Когда я проходил Эионы на либурне Артака – знаешь, это…
– Эионы знаю. Артака тоже знаю.
– Так вот, когда мы прошли Эионы, я понял, всем сердцем воспринял, что такое… не дичь даже, и не пустота… А такая…
– Ну.
Хрисипп подался вперед, словно ожидал от меня невероятных откровений.
– Такая вечность, – наконец нашелся я, – которая сопутствует лишь природе, что предоставлена самой себе. Орды птиц над головой, рыбье царство в водной толще. Каждый год у них сменяются поколения. Поколения рыб приходят и уходят, но больше не меняется ничего. И люди там не появятся еще тысячу лет. Или две. А если и появятся, то растворятся в этой зачарованности без остатка. Там не будет ни дорог, ни городов. Никогда.
– Так что же, по-твоему, и Таврия зачарована?
– К северу от Керкинитиды – да. Дальше – нет. А Херсонес так вообще мало чем отличается от италийских городов.
– Я ничего не понял, – удовлетворенно сказал Хрисипп (мне показалось, он ждал от меня каких-то других слов). – Но вижу, что тебе и впрямь надо отсюда выбираться. Больно ты нежный для Понта. Как бы не растворился в зачарованности… Деньги-то у тебя есть?
– Деньги есть. Но платить, честно скажу, я не готов.
– А ты наглец.
– Понимаешь, я все тщательно подсчитал. Получается, что, если я буду оплачивать дорожные расходы, то на жизнь в Риме у меня останутся сущие гроши. А мне, скорее всего, предстоит провести там несколько месяцев. Что же до римской дороговизны, я даже не буду ее описывать. Обитатели закраин ойкумены, я заметил, о ней осведомлены куда лучше, чем иные римляне.
Зерноторговец поморщился и демонстративно отвернулся к стене, как будто от меня воняло.
– Ты хочешь, чтобы мой корабль вез тебя бесплатно? В Синоп, а оттуда еще и в Пирей? И это только потому, что ты якобы встречался с моим чудилой-братом?
– Я все продумал. Ты возьмешь меня на корабль не в качестве нахлебника, а – работником. Назначишь мне жалованье. А потом это же жалованье твое доверенное лицо вычтет с меня в качестве платы за путешествие.
– И что ты можешь? Плотничать?
– Нет.
– Ставить и убирать паруса?
– Нет.
– Великолепно! Гребец из тебя не получится – мяса на тебе слишком много, да и не в тех местах, где требуется! Помощник кормчего? Страшно себе представить! Ну? Еще мысли есть? Что ты вообще умеешь?
– Обучен приемам с оружием.
– Посреди моря это тебе пригодится! Ты готов сразиться с бурей и выйти из схватки победителем?
– Готов. Но ты мне все равно не поверишь, ведь так?
– С этим лучше к Филолаю… Скажи, ну есть же у тебя какое-то умение? Как ты заработал те самые деньги, которыми не хочешь со мной поделиться?
– Парфюмерия.
– Та-ак… Парфюмерия. Еще лучше. Будешь румянами моих матросов мазать? Глаза капитану сурьмить?
– Как скажешь.
– Ох, чужеземец… рассмешил… и утомил. Зря я прервал свой целебный отдых… Ступай, Евклия тебя накормит. Но, сдается мне, не взойти тебе на мою диеру. Никак не взойти.
Я благоразумно промолчал, памятуя настоятельное требование Филолая не платить Хрисиппу не гроша.
6 . На диеру, которая отплыла из Херсонеса через три дня, я все-таки попал.
Тому способствовали три обстоятельства – по одному на каждый день.
Вначале корабль из Синопа принес весть: неурожай случился страшный. Конечно, в Италию из всяких житных провинций вроде Мавретании ринулись корабли и кораблики с прошлогодним зерном (у кого оно осталось). Но все равно цены на хлебном рынке в Остии самые что ни на есть олимпийские – как в годы гражданской войны.
На следующий день все недуги Хрисиппа как рукой сняло.
Похоже, вопреки скепсису софиста Эпимаха имело место божественное вмешательство Херсонаса. Либо уж вихрь, коим являлся Хрисипп, вновь закрутился-засвистел как надобно по неким незримым, но естественным причинам. Впрочем, второе первому опровержением не служило. Если вдуматься, кружение Хрисиппа-вихря могло наладиться по воле Херсонаса, разве нет?
Зерноторговец заметно приободрился и принял решение: «Эх, была не была, снаряжу-ка я в этом году один корабль прямо в Остию! Не буду все сдавать в Аттике, попытаю счастья в Италии!»
И, наконец, утром третьего дня Хрисипп вновь обратил свое внимание на мою персону.
– Радуйся, Дионисий! У тебя появилась надежда доплыть до самой Остии. Я намерен поручить тебе надзор над товаром.
– Лучше и придумать ничего нельзя!
– Но – одно условие. Если мое зерно разворуют птицы, попортят черви или жуки, если оно заплесневеет или сгниет – я взыщу с тебя всю его продажную цену.
После чего Хрисипп назвал некоторую сумму. Не могу назвать ее огромной, но она была значительно больше той, которой я располагал в то время и на которую я мог рассчитывать в обозримом будущем.
– А если я не смогу расплатиться?
– А если не сможешь, то Телем, капитан корабля, продаст тебя в рабство.
– Продашь, даже не взирая на мою дружбу с Филолаем, твоим братом?
– Во имя Филолая я тебя привечаю в своем доме уже четвертый день!
– Но как я могу обещать, что твое зерно не пропадет?! Я же не агроном! И не ученый!
– Ты парфюмер. Так?
– Так.
– Ты собирал травы, делал мази и притирания. Так?
– Ну и что?!
– Справишься.
О том, как погибли крыса и Сарпедон7. Так и получилось, что я взошел на борт «Бореофилы», отягощенный не только оружием и кое-каким провиантом, предусмотрительно закупленным в городе, но также двенадцатью лекифами, шестью пиксидами, тремя амулетами и вспомогательным снаряжением (пестик, ступка, котелок, сушеная тыква, тростниковые трубки, переносные мехи, запальные соломинки).
Сосуды и коробочки содержали вещества для приготовления отравленных смесей, хорошо известных любому ученому агроному. Амулеты же выступали в качестве преторианской гвардии. Их магическую силу следовало призвать на помощь в том случае, если другие средства не выдержат напора вредительских полчищ.
«Бореофилой» звалась грузовая диера, над которой начальствовал капитан Телем. Поскольку, в случае моей неудачи на поприще жукоборения, Телему предстояло продать меня в рабство, у нас сразу же установились особые отношения.
Капитан бросал на меня благосклонно-хищные взгляды, как сытый лев на ягненка, привязанного к дереву посреди глухой чащобы. Я же всякий раз приосанивался, расправлял плечи и возвратным взглядом отвечал: «Не дождешься».
