Игорь Срибный - Вочий вой
Темник спокойным аллюром подъехал ко рву, и мгновенно оценив ситуацию, не видя иного пути, безжалостно отправил сотню татар вперед, через ров, который мгновенно заполнился телами лошадей и людей, прямо по головам которых пошла конница.
Дружный залп казачьих рушниц, заряженных дроблеными пулями, вырвал из седел половину чамбула. Тут же прозвучал второй залп, и передовой чамбул татар был уничтожен почти полностью.
Рассвирепевший Манаша махнул рукой, и в проход, заваленный телами погибших, пошла новая сотня.
Рассекая воздух, в татар со свистом полетели найзы. Ногайцы были хорошими метателями – они бросали свои короткие смертоносные снаряды, целясь в голову и шею врага, не защищенные панцирной броней, и редкий бросок не достигал цели.
И только, потеряв в бесплодных попытках сбить казачью заставу четвертую сотню наянов, Манаша успокоился, и быстро разделив свое войско на два крыла, отправил их в обход засады.
Левое крыло татарской конницы, обойдя скалистый гребень увала, вышло на простор и рысью понеслось в сторону засады, скрытое в болотистой низине.
Казаки, оставив свои позиции, едва успели выйти к укрытым за гребнем лошадям, как из низины показалась конница врага, которая сразу стала растекаться широкой лавой, охватывая казаков полумесяцем.
- На конь, хлопцы! На конь! Швыдче до заставы! – заорал Байдужий, на бегу выхватывая из ножен саблю. Он вскочил в седло и, забирая вправо, стал уводить свою сотню и полусотню ногайцев от стремительно приближающихся татар.
Но и справа на казаков уже выходил чамбул татар, который не стал выдвигаться в сторону засады, укрываясь в балке от губительного огня, а прошел прямо по гребню.
Правое крыло казаков, уже не имея возможности уйти от столкновения, врубилось в чамбул. Зазвенели сталь клинков, захрапели возбужденные рубкой лошади, и неравная схватка началась по всей линии движения казаков. Правое крыло, воспользовавшись тем, что татары вышли на него сравнительно небольшими силами, прорубило коридор в гуще вражьего войска и, разметав его, свалилось в низину, уходя от погони.
Байдужий, видя, что справа есть еще возможность пробиться, стал теснить казаков в сторону прорыва, но вслед за первым чамбулом с гребня поперло отставшее войско татар, отрезая все пути отхода к главным силам.
- Ну, браты, - закричал Сидор, перекрывая шум сечи, - пришло и наше время подороже отдать свои жизни! Не посрамим же казачьей славы и доблести батькив наших! Руби их, хлопцы!
Дорого обошлась Манашу битва. Сотня казаков и ногайцев полностью полегла на этой небольшой поляне, запрятавшейся между двумя увалами. Но каждый из них, уходя к праотцам, унес с собою жизни пяти-шести татар, сократив на треть численность отряда, с которым Манаша вышел из стана Саип-Гирея. Да еще более сотни раненных, которых наяны сейчас сносили под сень редких деревьев, чтобы уберечь от палящих лучей солнца и оказать первую помощь. И многие из них умрут до захода солнца, поскольку лекарей в этот короткий, казалось, поход никто не брал, надеясь на скоротечную победную битву.
А между тем, со стороны основной засады казаков не прозвучало еще ни одного выстрела. Это могло означать только одно – Адиль-Солтан еще не вышел на шлях и не вступил в бой с основной засадой, а Манаша уже выдал свое местоположение, и казаки теперь ждут появления его войска у себя в тылу.
ГЛАВА 45
Байдужий еще был жив, когда его плотным кольцом окружили татары. Русский казак-богатырь, зарубивший в этой страшной сечи полтора десятка наянов, весь израненный, пробитый в двух местах стрелами, вызывал у них смешанное чувство восхищения и лютой ненависти. В начале короткой, но жестокой схватки казак рубился двумя саблями, но вскоре стрела пробила его левое плечо, и рука выронила саблю. Но он продолжал сражаться одной рукой, со стрелами в плече и в левом боку. И неизвестно, сколько бы еще татар погибло от его руки, если бы клинок его сабли не сломался, не выдержав силы ударов о головы врага.
Он лежал на молодой траве, изрядно побитой ударами копыт и густо закапанной кровью, и рука его судорожно сжимала рукоять сабли с обломком клинка. Сидор смотрел на окруживших его татар спокойным, полным презрения к смерти взглядом, и жизнь медленно, капля за каплей покидала его большое, сильное тело.
Раздвинув широкими плечами кольцо своих воинов, в круг шагнул Манаша. Некоторое время он молча смотрел на казака, погубившего столько его наянов, а затем, встретившись с ним взглядом, яростно прохрипел сквозь зубы:
- Шта, урус-сабак, жит хочишь?
Сидор что-то прошептал в ответ побелевшими устами. Явно оскорбительное
для темника.
- Шта сказала, сабак?- заорал разъяренный Манаша и, выхватив из ножен кривой кинжал, склонился над телом казака, приподняв его голову за оселедец.
И тут случилось то, чего не ожидал никто.
Полумертвый казак нашел в себе достаточно сил, чтобы ударить обломком сабли в незащищенный кольчугой низ живота темника, и привычным, отработанным с малых лет круговым движением руки вспороть его до пупка.
Выронив кинжал, Манаша рухнул на колени, уткнувшись головой в грудь казака.
Ничего не понявшие поначалу наяны, подскочив к темнику, приподняли его тело, и из распоротого живота вместе с обломком сабли вывалились на землю розовые окровавленные кишки. Он был еще жив, и подхватив кишки, стал судорожно запихивать их обратно.
На тело Сидора Байдужего обрушился град сабельных ударов, раскромсавших его тело на куски. Но это было уже излишне – жизнь покинула его тело в тот миг, когда он нанес врагу свой последний удар.
Наяны отнесли тело смертельно раненного темника на чистое место и уложили на расстеленную кошму. Живот его туго обвязали холстиной, которая тут же набухла кровью.
Манаша что-то прошептал, но его никто не услышал. Слабым взмахом руки призвал он к себе тысячного Юнуса, который стоял у его ног, и когда тот склонился над ним, внятно произнес:
- Не дай мне умереть в муках, добей меня!
Юнус поднял с земли выроненный темником кинжал и одним резким движением перехватил горло Манаша. Черная, горячая кровь фонтаном брызнула из раскрытой раны. Темник засучил ногами, вытянулся в струну, затем его члены расслабились, и жизнь покинула его тело.
