Рудник «Веселый» (СИ) - Боброва Ирина

— Ну как, Саныч? — спросил я горного инженера, отметив, что голос стал хриплым, неуверенным. — Ты жив?

— Да что со мной сделается? И не такое переживали. Потуши-ка фонарь, я воздух проверю.

По бестолковости я задал вопрос:

— А если рванёт?

— У нас же не угольные шахты, метана нет. Благородные газы — радон, аргон, ксенон, ну и угарный газ, само собой. Заодно тягу проверим — в какую сторону идёт. Воздух, его всегда к выходу тянет. Зачем свечи и нужны, так-то бы и фонарями обошлись. — Лицо старого горщика, попавшее в свет, было строгим, но спокойным. Только сдвинутые брови и сжатые губы говорили о серьёзности ситуации. — Эти заваленные шахты всегда… — Он не договорил, быстро поднялся и взял свечу. — Пойдем поглядим… — обычная словоохотливость инженера куда-то улетучилась. Слова стали резкими, чёткими, короткие фразы больше походили на команды. — Только тихо… очень тихо.

Углубились обратно в недавно пройденный ход, и очень скоро шаги наши заглохли в вязком сыром песке, толстым слоем покрывшем пол выработки. Я посмотрел на Поленова, он кивнул и махнул рукой: «вперёд, вперёд иди»… Слой песка утолщался, в нем показались крупные глыбы породы. Сгибаясь все ниже и ниже, мы продвигались по коридору, пока наконец не уперлись в насыпь, наглухо закрывшую отверстие штрека. Сотни тонн породы, обрушившись сверху, отрезали нам путь назад, как если бы осела какая-то пустота в большой заваленной шахте. Если бы… но это «бы» мне очень мешало: кто ещё был на территории старой выработки кроме Петрухи? Чей фонарик мелькал в черноте? Хотя внутренне я уже знал ответ: Аркадий! Мозг приводил сотни причин в секунду, почему этого не может быть, но в душе я был уверен — это он! — сердцем чувствовал.

— Смотри… — прошептал Поленов, когда вернулись от завала назад, в Матвеевские выработки.

Мы находились на краю обширной, площадью во много километров, системы подземных ходов, уходивших в глубь горного плато.

— Чем дальше, тем шахты глубже, многие их них завалены, — как бы между прочим, заметил мой спутник.

— Даже если бы некоторые из шахт и были открыты, разве можно подняться через них из стометровой глубины? — Чувство смертельной опасности, охватившее меня в тот момент, когда я услышал шорох обвала, не оставляло. Быстро пронесся рой мыслей о жизни, работе, близких, о прекрасном, сияющем, солнечном мире, который больше никогда не увижу. Сломав несколько спичек, прикурил сигарету и жадно затянулся. Табачный дым низко стлался в сыром и холодном воздухе. Овладев собой, повернулся к Поленову. Он был хмур, спокоен и молча следил за мной. — Что будем делать, Саныч? — как можно спокойнее спросил я.

— Прорвёмся, раньше смерти не помрёшь. Сильно сверху надавило; пожалуй, вся труба породы села, — сердито хмурясь, сказал Поленов. — Это мы растревожили, когда проходили через сбойку. Хотя не должны были, крепь там хорошая. Если кто-то ещё шёл… Видно, давно уж на волоске висело. Опять, поди, Ваня-энтилихент пакостит, всё не могу выловить его, технику безопасности вбить — желательно, кулаками. Вот навязался на нашу голову… Ну, пойдем назад, к шахте. Что мы здесь корячимся.

Не говоря ни слова, я пошел за старым инженером. Его спокойствие удивляло, хоть я и понимал, что за свой долгий рабочий век он много перевидал и наверняка побывал и не в таких переделках.

Не знаю, сколько времени мы молча просидели у края шахты: старик — в глубокой задумчивости, я — нервно покуривая. И невольно вздрогнул, когда Поленов нарушил молчание:

— Два варианта: первый — идти на выход, и потом организовывать поиски твоего друга. Второй — самим щас искать. Дело сложное. Предлагаю выбираться. Тут тоже два варианта. Первый — спуститься по вертикальному стволу, там я дальше знаю, куда идти, часа за четыре выберемся.

— А второй? — спросил я.

— А второй — идти вдоль края и совать свою голову в каждую щель. Ходов много, старые горщики говорили, что тут сбоек очень много. И если точно не знать, куда именно какой ход ведёт, то до скончания века блукать будем. Хотя — учитывая, сколько у нас припасов, век будет коротким. — Я ничего не успел ответить, как Поленов сам сделал выбор:

— Ну, Яшка, выходит, лезть надо. Мне-то уж помирать не страшно — годом раньше, годом позже, а тебе неохота, да и нельзя: полезный ты нашему делу человек. Свечей сколь прихватил с собой?

— Три целых пачки, как с вечера посоветовали, так и сделал, — я похлопал по сумке у пояса.

— Это дело! Такого запаса хватит для всякого случая, особенно, если аккумулятор в фонаре сдохнет — путь длинный… А меня сумеешь ли спустить? Я ведь тяжел. — И на суровом лице старика чуть мелькнула улыбка.

— Не уроню, Саныч, будь спокоен, — усмехнулся я в ответ. — Но, может, не стоит туда лезть? Здесь-то, может быть, и разыщут…

— Ну, какой шут нас найдет?! — жестко оборвал старик. — Ищи иголку в степи. Не сказались ведь, куда пойдем. А тут дело вот какое: если дойдём до Старо-Ордынского — это дорога верная; от Горного, почитай, километров шесть будет, но зато по старым сухим выработкам. А дальше был наверх единственный ход через девятый участок — этим ходом раньше многие ходили, когда лагпункт здесь был, при Щербакове, директоре, семьдесят лет тому назад. Вроде бы Тимофей его нашел ещё до войны. Так говорят. Кроме него, меня, да еще одного, никто там и не был. Ну, собирайся: в этот колодец, ствол вертикальный, спервоначалу меня опустишь, потом сам. Веревку-то выдерни опосля — пригодится…

Через несколько минут Поленов повис в черном колодце шахты. Медленно вытравливая веревку из-под ноги, я следил, как фонарь на каске старого инженера опускался все ниже.

— Стой! — загудел внизу голос Поленова. — Нет, еще на метр выпусти!..

Быстро перекрутив веревку через рукоятку геологического молотка, я закрепил его меж камней и, свесившись через край, увидел, что спутник уперся ногами в стенку шахты, раза два качнулся и исчез. Едва заметный отсвет мерцал где-то внизу, на противоположной стенке шахты. Веревка ослабла, освобожденная от груза. Я спустил вниз рюкзак, подождал, пока Поленов примет его, затем начал спускаться сам, отталкиваясь ногами от шероховатых выступов породы, пока не достиг уровня двора среднего горизонта. Далеко внизу, на нижнем горизонте, плескалась вода. Позже, вспоминая этот спуск, удивлялся, как вообще получилось? Жутко было лезть в темноту, в неизвестность, в душе всплыли страхи, наверное, не только мои, но и всех предков, включая генную память пещерного человека, жавшегося к огню в поисках спасения от рычащей, несущей смерть темноты, полной неведомых хищников. Но в этот момент я даже не думал, не оценивал, просто отталкивался и опускался на полметра-метр. А страх… страх, обдав позвоночник ледяным потом, остался там, наверху, в начале шахтного ствола — на краю пропасти. Подражая горному мастеру, я раскачался и прыгнул в освещенное фонарем начало штрека. Саныч подстраховал, ухватив за ремень, потянул к себе. Развязал верёвку, прислонился к стене и закурил. Страх всё-таки настиг, уже после спуска, но настиг. Я вытер со лба пот, отметив, что руки дрожат. Инженер усмехался в усы, поглядывая на меня. Он, несмотря на возраст, был бодр, но он на своей территории и, готов

поспорить, в этих тоннелях и колодцах чувствует себя куда лучше, чем на верху, под ярким солнцем. Пока я приходил в себя, инженер возился с верёвкой. Несколько рывков, ряд манипуляций — и уже вот он выбирает её, наматывая на локоть.

— Узел мудрёный, — говорил Саныч, не обращаясь ко мне напрямую, просто чтобы что-то говорить. Я был благодарен ему, опытный горщик, он понял моё состояние новичка, человека, первый раз попавшего в такую переделку, и старался отвлечь, переключить. — Очень сложный узел. У нас тут спелеологи как-то останавливались, так мне их инструктор показал. Особо завязать надо, а потом особым образом дёрнуть. Вот специально хоть качели на верёвке устраивай — не развяжется, а в нужном порядке подёргаешь, столько раз слабо, столько-то сильно, и верёвочка змейкой к твоим ногам сползёт по стенке… Вот сколько пробовал — не выходило, а тут надо же, в первый раз получилось, — и он, хитро улыбнувшись, глянул на меня из-под седых бровей.