Василий Ян - Том 3
— Пленные знают… Заставьте их говорить…
— Заставим!
Субудай застучал кулаком по колену:
— Зачем ждете? Чего надо?.. Уходите!..
— Внимание и повиновение! — прошептали юртджи и попятились к выходу.
Субудай остался один. Он сидел, поджав ноги, на старой потрескавшейся скамье в углу, под образами.
Скрипнула дверь. Вошла, топая чеботами, Опалёниха, за ней Вешнянка. После того как Опалёниха спасла замерзшего сына Субудай-багатура, он всюду возил их с собой.
Сбросив на лавку заячью шубейку, Опалёниха засучила выше локтей расшитые рукава холщовой паневы и сполоснула руки под глиняным рукомойником. Перекрестив квашню, стоявшую у жарко натопленной печи, осторожно сняла наквашонник и сказала Вешнянке:
— Тесто поднялось! Месить пора…
Субудай посматривал на Опалёниху, на ее полные белые руки, равномерно опускавшиеся в тесто, на ее пышную грудь, перехваченную под мышками красным передником, и выпячивал сморщенные губы. Он достал из-за пазухи медную чашку и застучал по ней ножом. Вбежал старый безбородый нукер в запорошенной снегом шубе.
— Внимание и повиновение! — хрипло крикнул он.
— Принеси походные сумы красно-пегого коня! — приказал Субудай.
Нукер выбежал в сени.
Опалёниха приподняла тесто из квашни и со злобой бросила его обратно. Она подошла к оставшейся полуоткрытой двери и прихлопнула ее локтем.
— Дурень безбородый! — ворчала она. — Тепла не бережет!
Вешнянка шепнула Опалёнихе:
— Гляди, как одноглазый на тебя смотрит! Словно проглотить хочет…
— Тошно мне от него! — сердито отвечала Опалёниха.
Нукер вернулся, неся на плече кожаные переметные сумы, и опустил их на земляной пол.
— Развяжи!
Нукер распустил шнурки и сунул руки в баксоны.
— Зачем? — зашипел Субудай. — Что ты там оставил? Уходи!
Нукер отшатнулся и бросился из избы.
Субудай строго крикнул:
— Слышь ты! Слышь ты!
— Это он тебя зовет, — сказала Вешнянка.
Опалёниха не торопясь вытерла руки о передник и подошла перевалистой походкой. Субудай повторил:
— Слышь ты! Слышь ты! Вишнак!
Вешнянка подошла, робея. Субудай-багатур показывал на раскрытые сумы и старался объяснить:
— Давай! Мина! Давай…
Женщины переглянулись. Вешнянка опустилась на колени и стала доставать свертки. Опалёниха развернула сарафан из шелковой парчи, женские узорчатые рубашки, красные туфли с острыми загнутыми кверху носками. Субудай показал рукой Опалёнихе, чтобы она надела сарафан.
— Слышь ты! Скоро! — повторял он нетерпеливо.
Опалёниха пожала плечами:
— Да ты лучше, хан немилостивый, не меня, Вешнянку наряди! Куда мне такое княжеское роскошество.
— Угга! Маленьким не любим! — Субудай сердито затряс головой.
— Ишь какой хитрый! — сказала Опалёниха. — По-нашему заговорил…
Она отошла к печке, ловко накинула просторный сарафан, оправила тяжелые складки, вдела ноги в диковинные красные туфли.
— Сюда! Слышь ты, сюда! — шипел Субудай.
Опалёниха подошла. На скамье, на куске зеленой замши, лежали украшения из сверкающих алмазов, из переливающихся желтых, зеленых и красных как кровь камней. Субудай перебрал их, взял ожерелье из больших золотых монет, головную повязку из жемчужных нитей, несколько золотых браслетов и протянул их Опалёнихе.
— Скоро, скоро! — хрипло повторял он.
Опалёниха повела плечами, надела на шею тяжелое ожерелье, надвинула низко на лоб жемчужную повязку с длинными подвесками. Ее блестящие глаза лукаво посматривали из-под темных бровей на свирепого полководца. Опалёниха отошла в угол, горделиво приосанилась, подбоченилась и особой задорной походкой, как бывало в хороводе, проплыла по горнице. Вешнянка зажимала рот рукой и давилась от смеха.
— Вот, корявый леший, что надумал!
Субудай хлопал рукой по колену, впивался выпученным глазом в Опалёниху и нежно твердил:
— Кюрюльтю! Кюрюльтю!.. [47]
Опалёниха остановилась посреди комнаты.
— Хватит! Побаловались! Пора блины печь! — сказала она сурово и хотела скинуть сарафан.
Субудай замахал рукой:
— Угга! Нет! Тибе! Слышь, ты! Тибе…
Он вдруг отвернулся, наклонился к окну и прислушался. На улице раздались крики: «Урусуты! Урусуты!» — и резкие удары в медные щиты.
Лицо Субудая стало страшным. Он громко застучал ножом по медной чашке, сгреб ожерелья, драгоценные украшения, сунул их в баксоны и, не глядя на женщин, вышел, ковыляя, из избы.
Обняв испуганную Вешнянку, Опалёниха прислушалась. Топот коней и крики монголов на улице быстро удалялись и затихли. Опалёниха выглянула за дверь:
— Все куда-то ускакали… Скорей, Вешнянка, собирайся! Теперь или никогда!
Быстрыми уверенными движениями она сняла парчовую одежду, свернула ее и бережно положила на скамейку рядом с дорогими украшениями и красными туфлями.
— Боязно! — шептала Вешнянка, торопливо одеваясь. — Беда, если изловят нас! Одноглазый нас не обижал…
— Не надо нам его роскошества!
Опалёниха поправила свою посконную паневу, натянула заячью шубейку, вдела ноги в чеботы, повязалась старым шерстяным платком. Вешнянка была уже готова.
— Бежим!.. Даст Бог, к своим доберемся!..
Женщины осторожно вышли из избы и плотно прикрыли за собой дверь. Около горячей печи громко вздыхала и пыхтела забытая квашня.
Глава пятая
В ПОГОНЮ ЗА БАТЫЕМ
Пронеслась по русской земле молва, будто на безлюдных развалинах сожженной Рязани упавшие колокола сгоревших церквей сами зазвонили… Передавали, что вечевой колокол вдруг поднялся из пепелища, повис в воздухе и загудел, сзывая рязанский народ на борьбу с татарами…
Рассказывали, что во многих местах всколыхнулась разгромленная Русь, что укрывавшиеся в лесах мужики собираются в отряды сторонников, что во главе их встал удалой витязь Евпатий Коловрат, лихой медвежатник, знающий лесные тропы, ходы и выходы, что его отряд уже не раз нападал на мунгальские разъезды и уничтожал целые отряды сильных супостатов.
Слыша такие разговоры, пахари и охотники, много лет промышлявшие в лесах, все, у кого рука не ослабла и глаза не померкли, стали поспешно привязывать подтужинами к дреколью ножи и обломки кос, точить на черном камне копья и рогатины и, засунув топоры за пояс, направлялись на перекрестки дорог разыскивать боевые дружины Евпатия-медвежатника.
Тем временем Евпатий Коловрат двинулся на север, по следам батыевой рати.
