Рафаэль Сабатини - Западня
— Если кто-то ударит меня? — Красивые темные глаза Самовала смотрели на Тремейна в упор. — Мой дорогой капитан, сама мысль о том, что до меня дотронется чья-то рука, кажется оскорбительной, она просто выводит меня из себя; эта мысль для меня настолько невыносима, что я, уверяю вас, не колеблясь, застрелю всякого, кто осмелится на это, как застрелил бы бросившегося на меня дикого зверя. Да, пожалуй, такое сравнение будет точным, и любой суд в моей стране оправдает мое поведение.
— Тогда вам следует благодарить бога, — сказал О'Мой, — что вы не находитесь под британской юрисдикцией.
— Я так и делаю, — сверкнув глазами, быстро ответил Самовал, но, спохватившись, тут же добавил: — Во всяком случае, когда думаю об этом. Уверяю вас, сеньоры, — продолжал он, — это будет черный день для благородных людей любой страны, когда ее правительство примет закон, направленный против сатисфакции, которую один дворянин может потребовать у другого, нанесшего ему оскорбление.
— Не слишком ли тяжела эта тема для беседы за завтраком? — сказала леди О'Мой и, думая с помощью лести успокоить Самовала и остудить его горячность, бесхитростно прибавила: — Ведь вы такой известный фехтовальщик, граф.
И тут неприязнь Тремейна к этому человеку прорвалась:
— Сейчас Португалия крайне нуждается в том, чтобы ее лучшие фехтовальщики сражались с французами, а не сеяли смуту в своем стане.
Повисла зловещая тишина. Резко побледневший Самовал уставился злобным взглядом в невозмутимое лицо капитана.
— Я полагаю, — наконец тихо, тщательно подбирая слова, произнес он, — что эти слова можно расценить как косвенный намек на непорядочность португальских дворян, и буду весьма вам обязан, капитан Тремейн, если вы скажете, что это не так.
— Вовсе не намек, — с вызовом ответил Тремейн, — а констатация очевидного факта.
— Намек, я считаю, содержится уже в том, что вы произнесли эту фразу при мне. Ответьте прямо: вы имели в виду лично меня?
— Конечно, нет, — резко сказал сэр Теренс, вмешиваясь. — Что за странное предположение!
— Я спрашиваю капитана Тремейна, — неумолимо продолжал Самовал, вежливо улыбнувшись сэру Теренсу.
— Я говорил в общем, сударь, — отчасти из-за вмешательства О'Моя, отчасти желая успокоить дам, выглядевших крайне испуганными, ответил ему Тремейн. — Но, конечно, если вам угодно принять это на свой счет, сударь, то это ваше дело. Я думаю, — добавил он с улыбкой, — леди находят нашу беседу утомительной.
— Надеюсь, мы будем иметь удовольствие продолжить ее, когда останемся одни.
— О, как вам будет угодно, — последовал равнодушный ответ. — Каррадерз, позвольте вас побеспокоить и попросить передать мне соль? Леди О'Каллахан жаловалась вчера вечером на то, что в португальской кухне используется слишком много соли. Я этого не нахожу.
— Ей-богу, я не могу понять леди О'Каллахан, жалующуюся на избыток соли во всем, — со смехом сказал О'Мой. — Если вы послушаете историю, которую она поведала мне о…
— Теренс, дорогой! — остановила его жена.
— Честное слово, мне все больше кажется, что мы перемещаемся от плохого к худшему, — сказал Каррадерз. — Наша беседа находится в критическом состоянии. Мисс Армитидж, может быть, теперь вы попробуете ее спасти?
Все рассмеялись, сломав лед напряженности, воцарившейся было за столом, и до конца трапезы сохранялась видимость непринужденности. Наконец дамы поднялись и, оставив мужчин одних, отправились на террасу. Но под аркой Сильвия остановила свою кузину.
— Юна, — очень серьезно сказала она, — будет лучше, если ты позовешь капитана Тремейна и побудешь пока с ним.
Леди О'Мой широко раскрыла глаза.
— Зачем?
— Разве ты не понимаешь? — Мисс Армитидж явно была в нетерпении. — Ссора между ними лишь притихла, и сейчас, когда мы ушли, она разразится до конца, если ты не уведешь капитана Тремейна.
Юна, как обычно, упустив главное, сосредоточилась на второстепенном обстоятельстве. Взгляд ее стал лукавым.
— Ты за кого беспокоишься? За графа Самовала или за Неда? — спросила она и со смехом добавила: — Впрочем, можешь не отвечать: я знаю — ты боишься за Неда.
— Я за него не боюсь, — с ноткой легкого возмущения ответила Сильвия, на ее щеках заиграл румянец. — Но мне бы не хотелось видеть капитана Тремейна или любого другого британского офицера вовлеченным в дуэль. Ты забыла о приказе лорда Веллингтона, который они обсуждали, и о последствиях для тех, кто его нарушит?
На лице леди О'Мой отразился испуг.
— Ты не представляешь…
— Я уверена, — взволнованно, не дав ей договорить, сказала Сильвия, — что если ты сейчас же не позовешь капитана Тремейна, он попадет в беду. — И тут же увидела, что Юна резко изменилась в лице — ее охватил страх, граничащий с ужасом.
— Нед, — зазвенел по саду ее серебристый голос. — Нед! Ты мне очень нужен. Иди же сюда, пожалуйста, быстрее!
Капитан Тремейн поднялся. Грант в это время начал быстро и горячо что-то доказывать, отвлекая тем самым внимание всех от ухода Тремейна. Самовал провожал капитана взглядом, полным ненависти, но он все же не мог дать повод для обвинений в невоспитанности в свой адрес, прервав полковника или задержав капитана, которого позвала дама.
Глава XI
ВЫЗОВ
А Тремейна ждал упрек, прозвучавший из уст леди О'Мой, едва они не спеша дошли с ним до чащи на спускавшемся от террасы склоне, поросшем соснами и пробковыми дубами.
— Как неблагоразумно с твоей стороны, Нед, провоцировать графа Самовала в такое время!
— Разве я его провоцировал? По-моему, как раз сам граф, — беспечно ответил Тремейн.
— Но ты знаешь, какая ужасная репутация у этого человека?
— Милая Юна, я полагаю, что сам смогу позаботиться о себе, даже если придется выяснять отношения со столь грозным сеньором. А кроме того, мужчина должен рисковать — особенно солдат.
— А как же Дик?! — воскликнула она. — Ты что, забыл, что его спасение целиком зависит от тебя? Если с тобой что-то случится, он пропал!
Тремейн был так изумлен, что сразу не нашелся, что ответить, потом улыбнулся. На самом деле ему хотелось в голос рассмеяться. Оказывается, волнение, которое он по наивности принял было на свой счет, целиком адресовалось Дику и выдавало присущий Юне склад ума. На любой вопрос она могла смотреть только с одной точки зрения — с точки зрения своих интересов. Она привыкла к тому, что другие жертвуют ради нее большим и малым, пока наконец не стала смотреть на эти жертвы как на нечто само собой разумеющееся.
— Я рад, что ты напомнила мне, — сказал Тремейн с иронией, которая не могла задеть ее. — Можешь быть уверена — я буду само благоразумие, по крайней мере, до тех пор, пока Дик благополучно не отправится домой.
