Луи Буссенар - Секрет Жермены
– До скорой приятной встречи!
Князь не ответил и пошел к Жермене, заставив себя улыбаться, чтобы у нее не возникло и тени тревоги.
Жермена, ничего не заподозрив, как обычно ласково встретила его.
В это время барон, спускаясь по лестнице, думал: «Он забыл о десяти тысячах франков!.. Он будет со мной драться, я убью его и получу еще столько же. Выгодное дельце!»
Князь, со своей стороны, думал: «Теперь мне придется драться. Месяц тому назад это меня позабавило бы… Может быть, я даже позволил бы ему убить меня… Но теперь я должен жить, я горячо, страстно люблю самую красивую, самую честную и самую совершенную из женщин. Я буду защищаться! Необходимо скрыть от Жермены все и позаботиться об обеспечении ее жизни на случай, если произойдет несчастье».
Князь пошел в свои комнаты и позвал к себе Владислава.
Дворецкий хотел объяснить хозяину, как все произошло, и попросить прощения, но тот остановил его, сказав:
– Незачем толковать об этом… Произошло, что должно было произойти. Завтра после полудня я, вероятно, буду драться с бароном на дуэли.
– Господи! Это я во всем виноват.
– Молчи и не перебивай меня. Ты поедешь сейчас к Морису Вандолю и привезешь его сюда.
– Это все? Барин…
– Это все, но привези его непременно.
По счастью, Морис Вандоль оказался у себя. Он тут же приехал к другу, и тот сразу ему объяснил:
– У меня вышла дурацкая история с этим кретином Мальтаверном, и я рассчитываю иметь тебя своим секундантом.
– И правильно делаешь, – сказал Морис, крепко пожимая руку. – А кто будет вторым секундантом?
– Мой соотечественник, атташе при посольстве, которого ты наверняка встречал у меня, Серж Роксиков.
– Отлично. А условия дуэли?
– Я оскорбил барона, и право предлагать условия – за ним. Я приму все, что он предложит.
– Значит, дело серьезное?
– Пустяк. Ги ворвался ко мне, несмотря на запрет, и я выпроводил его не совсем вежливо.
– И это все?
– Все! Тебе понятно – я хочу, чтобы Жермену не тревожили. Ее здоровью необходимо спокойствие. Нельзя, чтобы ко мне как прежде заявлялись кому вздумается и в любое время дня и ночи, отчего мой дом превращался в проходной двор… Кстати, для тебя исключение: хочешь повидать мою дорогую больную?
– Благодарю, но только не сегодня. Я должен поскорее встретиться с твоим вторым секундантом.
– Ты прав, ступай, и спасибо тебе от всего сердца, мой друг!
Не прошло и двух часов, как лакей подал князю на подносе две визитные карточки: на одной стояло имя виконта де Франкорвиля, на другой – маркиза де Бежена.
(Ввиду сложившихся обстоятельств князь отменил приказ никого не пропускать.)
Мишель тут же принял двух хлыщей, явившихся с серьезными, подобающими случаю выражениями лиц.
Князь приветствовал их со слегка надменной вежливостью и сказал:
– Господа, догадываюсь о цели вашего визита. Ведь вы прибыли по поручению барона де Мальтаверна?
– Да, князь, – ответил псевдомаркиз. – Наш друг поручил просить у вас сатисфакции[50] в связи с печальной неприятностью, произошедшей между вами.
– Действительно весьма печальной, по крайней мере, в том, что касается меня… – заметил Мишель.
– Этими словами вы подтверждаете согласие на дуэль? – с поспешностью спросил маркиз де Бежен.
Князь добавил:
– Я предоставил все полномочия моим друзьям, господам Морису Вандолю и Сержу Роксикову. Господин Роксиков живет при Русском посольстве на улице Гренобль, семьдесят девять, и вы сейчас застанете его у себя вместе с господином Вандолем. Желаю успеха.
Франкорвиль и Бежен поднялись и, церемонно откланявшись, с важностью удалились.
Когда они уселись в экипаж, торжественное выражение слетело с их лиц.
– Ты видел, как этот северный медведь себя держал? – сказал Бежен.
– Посмотрим, что получится у него. Он вроде неважно стреляет.
– Тогда Ги собьет с него спесь!
– И хорошо сделает! Я буду очень рад, когда один из этих иностранцев, кичащихся своим богатством, знатностью и успехом у женщин, получит хороший урок.
Встреча в Русском посольстве заняла не более пяти минут. Секунданты расстались, договорившись об условиях дуэли.
Художник и секретарь посольства отправились к Березову.
– Так вы договорились? – спросил Мишель.
– Да. Встречаетесь завтра в три часа в Багателль, – ответил Морис.
– Очень хорошо.
– Деретесь на шпагах.
– Правильно! Чуть не забыл спросить тебя о выбранном оружии. А теперь, друзья, если хотите сделать мне большое удовольствие, отобедайте со мной.
– Вы непременно хотите этого, мой друг? – спросил секретарь посольства.
– Совершенно обязательно! Мы пообедаем очень легко, как полагается накануне сражения, и вы рано уйдете. Я буду счастлив, мой милый Серж, представить тебя особе, с которой Морис уже знаком, и прошу позаботиться о ней в случае, если со мной произойдет несчастье.
– Хорошо! Но зачем эти черные мысли! – остановил его Вандоль.
– Это не черные мысли, а нормальная предусмотрительность трезвомыслящего человека. Всегда надо предвидеть худшее.
– Правильно, я с тобой вполне согласен. Истинная храбрость не исключает трезвость учета обстоятельств, – сказал Серж.
У Жермены и Мориса с момента ее спасения установились дружеские отношения. Кроме того, художник постоянно навещал ее во время болезни, и она видела его у своей постели с тех пор, как стала приходить в себя. Девушка встретила его очень сердечно и также с большой приветливостью отнеслась к Сержу Роксикову, как к соотечественнику и другу Мишеля.
Обед был таким, каким и следовало быть: очень хорошо приготовленным и беззаботным.
Жермена ела с большим аппетитом, как водится у выздоравливающих, а трое друзей изощрялись в остроумии и сумели развеселить ее.
Разошлись рано, предварительно договорившись в комнате Мишеля о завтрашнем дне во всех подробностях.
В девять Мишель пожелал Жермене покойной ночи. Она ласково погладила его руку и сказала:
– Желаю и вам покоя, дорогой мой большой брат Мишель! Спасибо за все ваши заботы… Я чувствую себя лучше… гораздо лучше и благодаря вам счастлива…
– Доброй ночи, моя дорогая сестра Жермена, – говорил князь, целуя исхудавшую белую руку. – Вам не за что меня благодарить, это я вам всем обязан. Будьте счастливы, как вы того заслуживаете. До завтра, Жермена!
В своей комнате князь некоторое время ходил взад и вперед, закурил папиросу, сел и задумался.
Подумав с четверть часа, он открыл секретер, где хранил ценные документы, взял чистый лист и начал писать красивым твердым почерком, очень разборчивым, каким российский император повелел составлять бумаги всем дипломатам, военным и гражданским чиновникам.
