Станислав Вольский - Завоеватели
Прежде всего нужно было окончательно усмирить индейцев и обеспечить прочную и безопасную связь между атлантическим и тихоокеанским побережьями перешейка. Карательные военные походы, в которых принимал участие и Пизарро, так успешно «умиротворили» страну, что из коренного ее населения осталось в живых меньше половины. Запуганные индейцы беспрекословно делали все, что приказывали им белые, и через два-три года оказались на положении бесправных крепостных. С помощью их дарового труда были проложены удобные дороги через горные проходы и налажено судоходное сообщение по реке Чукунакуе, впадавшей в Тихий океан. По этому пути на тихоокеанское побережье непрерывным потоком потекли товары и переселенцы. Вскоре там образовался ряд поселений, самым значительным из которых была Панама. Панама разрасталась так быстро, что Педрариас сделал ее главным городом своего наместничества, и к 1520 году она уже походила на настоящую столицу, с дворцом наместника, кафедральным собором, казармами, крепостью, магазинами и торговыми складами. В ее порту начинали даже строиться корабли. Можно было надеяться, что Панама скоро догонит Сан-Доминго, столицу Эспаньолы и всей испанской Индии.
Педрариас был доволен и общим ходом дел и своими помощниками. Он оценил услуги Пизарро и так расщедрился, что пожаловал ему поместье и триста индейцев-крепостных.
Пизарро понял, что ему больше не на что рассчитывать. Он бросил военную службу и попробовал заняться сельским хозяйством.
Это ему плохо удавалось. Он прекрасно владел мечом, но совершенно не знал, что ему делать с плугом. Предоставив управление имением знакомому колонисту, он предался полной праздности. По целым дням лежал он в гамаке и смотрел на заболоченные поля, которые не рожали хлеба, на индейцев, которые не приносили дохода, на страну, которая не сулила радостей. Ни улыбки молодых индианок, стоявших у изголовья и отгонявших опахалом назойливых москитов, ни льстивые поклоны темнокожих рабов, ни хмельной напиток, изготовляемый из местных плодов, не могли разогнать его невеселые думы.
Он думал об одном и том же. Он думал, что песенка его спета, что он кончит жизнь полунищим, что богатство, почести, слава и власть прошли мимо него. Иначе не могло и быть. Двадцать шесть лет, проведенные на другой половине мира, показали ему, что в этих новых, краях даже счастливцев стерегут на каждом шагу предательство и вероломство. О своих предательствах Пизарро забывал, но чужие предательства помнил очень хорошо. Он видел, как донос, клевета, подлоги губили самых удачливых. Великий адмирал, о котором говорил весь мир, был лишен наместничества и умер в бедности. Алонзо Охеда, несмотря на связи с испанским двором, кончил свои дни монахом в одном из монастырей Эспаньолы. Бальбоа, открывший новый океан и неизвестные области океанского побережья, был казнен на его глазах. А это были люди, имевшие и средства, и влиятельных друзей, и громкое имя. О чем же мечтать неграмотному солдату, который за все свои труды на сорок шестом году жизни получил лишь клочок болотистой земли да три сотни индейцев?
Часто Пизарро казалось, что былые мечты его — бред. «Великая южная империя пройдет мимо тебя, как прошло-многое другое, Франсиско, — говорил он себе в эти минуты отчаяния. — Копайся лучше на своем участке, разводи скот, выжимай из своих индейцев столько, сколько можешь выжать, и благодари судьбу, если на склоне лет наживешь несколько сот дукатов и приличное поместье».
Но примириться с такой участью было трудно. Все кругом только и говорили, что о путешествиях. Ведь еще недавно возвратился из своей экспедиции Эспиноса, который мог бы вернуться богачом, если б лучше знал солдатское ремесло. Гонсалес пустился на запад и, говорят, открыл страну, похожую на земной рай. А в конце 1520 года до Панамы дошло уж совсем ошеломляющее известие: Кортес, сподвижник Колумба, собрал большую флотилию и завоевал могущественное государство ацтеков — Мексику, расположенную рядом с полуостровом Юкатаном. Он отправил в Испанию целые корабли золота. Ему дали звание наместника. Из отведенных ему территорий он выкачивал миллионы, и каждый его солдат возвращался на родину богачом. Весь следующий год все поселки Панамского перешейка жили этими слухами, и сотни людей поехали предлагать свои услуги прославленному завоевателю.
Пизарро крепился. Он не хотел искать меда в обворованном улье. Его тянуло к странам, где не бывал еще никто.
В 1522 году в Панаму вернулась небольшая экспедиция Андагойи, разведывавшая юго-восточную часть перешейка.
Золота Андагойя привез мало, но зато сведения, сообщенные им, вскружили голову даже наиболее осторожным. Индейцы рассказывали ему, что далеко к югу вдоль высокого горного кряжа расположено могущественное государство. Там есть все, что может пожелать человек: фрукты, скот, груды золота и драгоценных камней, которыми забиты целые пещеры. Но путь к этой стране далек и опасен. Когда Андагойя передавал эти рассказы, на глазах у него навертывались слезы обиды: если бы у него было побольше людей, припасов и хотя бы два утлых суденышка, он вернулся бы в Панаму еще более богатым, чем Кортес, и еще более знаменитым, чем Колумб.
Скоро эти слухи дошли и до фермы Пизарро. Старый солдат не стерпел, бросил своих индейцев и через два дня был уже в Панаме. Первый знакомый, которого он встретил в столице, был Альмагро, участник многих экспедиций и его давнишний приятель. А первые слова, которые Пизарро от него услышал, были таковы:
— Ну что ж, Пизарро, давай собираться в путь!
Доспехи Кортеса.
Альмагро был крепкий, добродушный человек, года на два-три старше Пизарро. Знатностью рода он похвастаться не мог: подобно Пизарро, он был подкидыш, но родители его остались неизвестными, а воспитатели занимались тканьем шерсти в Вальядолиде. Походы и странствования не принесли ему богатства. Правда, иногда и он набивал полные карманы золотом, но что это значит для солдата? Кутежи и щедрые подачки приятелям в три-четыре дня уносили весь его капитал, и в пятьдесят лет он был почти так же беден, как и в начале своих путешествий. Но у него сохранился юношеский пыл, и ради своей излюбленной мечты он мог в любую минуту поставить на карту и здоровье и жизнь.
— Ну что ж, Пизарро, едем? — повторил Альмагро.
Пизарро без всяких объяснений понял, куда зовет его Альмагро. Он криво усмехнулся и отвечал:
— Сеньора жаба сказала сеньору кроту: «Давай полетаем». Но как только жаба вышла из-под своего куста, а крот из своей норы, подлетел сеньор ястреб и скушал их обоих. Пожалуй, и с нами случится то же, Альмагро?
