Николай Паниев - На грани жизни и смерти
Леопольду почудилось, что перед ним предстал Кирилл с тургеневским романом в руках, назидательно повторяя то, что его брат уже слышал: «Россия без каждого из нас обойтись может...»
Леопольд мотнул головой, и видение исчезло. Но продолжало звучать: «Россия без каждого из нас обойтись может...»
* * *Густой белесый туман плотной завесой висел над морем. Словно привидение, словно призрак, возник около «англичанина» силуэт чумазого трудяги-углевоза. Люди на углевозе тоже напоминали призраки. Они быстро и ловко перекинули на борт английского корабля канат с крюком на конце. Вплотную приблизившись к борту «англичанина», мальчик из цирка, которого звали Живко, черной краской перечеркнул название корабля. А белой вывел крупными, неровными, словно пляшущими буквами: «Надежда». Потом он ловко, словно кошка, стал пробираться по канату. Христо Балев стоял на палубе углевоза и внимательно следил за каждым движением маленького смельчака. Живко скрылся в тумане. Прошло несколько томительных минут, и фигурка Живко замаячила на палубе корабля. Мальчик быстро взбирался на мачту, поднимаясь все выше и выше... Вдруг раздался выстрел. За ним еще и еще.
Капитан углевоза с испуганным лицом подскочил к Балеву, умоляюще сказал:
— Нас заметили. Ради бога, уйдем, уйдем от беды.
— Мы не бросим мальчика! — Балев был непреклонен.
— В него стреляют. Уйдем! У меня маленькие дети.
— Мальчик делает это и во имя твоих детей. Понял? А стреляет призрак.
— Какой призрак?
— Красный. Красный морской призрак.
— Я сойду с ума! Что еще за призрак? Зачем я только связался с вами?!
— Не скули. И не суетись. Мальчик вернется. Еще немного, и он будет здесь.
Мальчик и в самом деле появился: быстро скользнул по канату и прыгнул на руки Балева.
— Ну а теперь полный вперед! — скомандовал Балев. Углевоз скрылся в гуще тумана.
В порту поднялась тревога. Судовые сирены неистово ревели. Береговая охрана, заметив уходящее в открытое море небольшое судно, бросилась в погоню... А Чочо в это время спокойно наблюдал с берега за последствиями паники, вызванной им же самим с целью отвлечь внимание от английского корабля. Он видел, как охрана на быстрых лодках окружила подозреваемое судно, которое сильно дымило и... стреляло. «Красный призрак» весело смеялся. Да, его затея удалась. Судно, как говорится, без руля и ветрил, там нет ни одной живой души, однако же оно нагнало страху на преследователей... Попробуй подступись. К Чочо подбежали Балев и Живко.
— Ну и ловкач! Как в цирке! — сказал Балев изобретательному Чочо, показывая глазами на уходящее в море «стреляющее» судно. — Как тебе это удалось?
— Последние чудеса техники, — спокойно ответил Чочо. — Дымовые шашки и... ракеты. Русские мне подарили в Одессе. Думал приберечь для большого праздника.
— А чем сегодня не праздник? Смотрите, смотрите! — радостно воскликнул Балев.
Туман рассеивался, обнажая гавань, силуэты кораблей, пологий берег с глыбами зданий... На сизо-голубом фоне неба ярким пятном выделялось алое полотнище. Это было похоже на волшебство. В бухте все замерло: судовые сирены, голоса людей... С высокого берега, с причалов, с кораблей на красный флаг смотрели мужчины, женщины, дети. Сквозь тюремные решетки видели флаг арестованные моряки мятежного крейсера.
Балев обнял маленького героя Живко, с волнением произнес:
— За такую минуту можно сто раз умереть. Тысячу раз! Но мы будем жить! И побеждать! Будем, дорогие друзья. Точно така!
«Красный призрак» озорно сказал:
— Еще одна ракета осталась.
— На сегодня хватит. А теперь... кто куда. Встретимся у нашего героя, — сказал Балев, кивнув на Живко. — Сейчас начнется бо-оль-шой цирк.
И действительно, в порту опять началась пальба, заревели сирены, к причалу бежали солдаты...
Мальчик-акробат, оставшись один, пробрался к зданию тюрьмы. Он увидел в зарешеченных окнах арестованных моряков, которые громкими криками приветствовали красное знамя пролетарской революции.
Живко не мог видеть, как в камеры ворвались надзиратели и стали избивать заключенных... Но он видел, как на выглядывающих из окон мятежных матросов были направлены мощные струи воды. И еще от глаз мальчика не укрылось, как рота жандармов по приказу толстого офицера со свирепым лицом расстреливала алое полотнище, развевающееся на мачте... Знамя уже было в сплошных дырах, но держалось, победно реяло на высокой мачте. На место происшествия прибыло какое-то высокое начальство, и толстый офицер сам принялся неистово палить в ненавистное красное полотнище.
* * *Первая волна русской эмиграции, докатившаяся до берегов Франции, еще не влилась в бурное море парижской жизни. Еще была сильной надежда на возвращение к русским берегам. Вторая волна накапливалась на берегах Крыма.
У Грининых пока ничего не прояснилось с отъездом. К тому, что из Франции надо уезжать, склонился и Кирилл Васильевич.
Уютный ресторанчик в Париже, где собирались русские эмигранты — писатели, художники, журналисты, — был местом словесных баталий. Но в описываемый вечер там было поспокойнее. В ресторане сидели литераторы и журналисты, участвовавшие в выпуске очередного номера эмигрантской газеты. Пришел и Гринин.
— Певцу России — нижайшее почтение! — Тщедушный человек с козлиной бородкой в пенсне поднял бокал.
— Добрый вечер, господа! — Поэт уселся за большой стол, занятый сотрудниками газеты.
— Сто строк ждут набора, господин Гринин! — предупредил редактор.
— Вот, прошу. — Поэт протянул листочки.
Обладатель бородки и пенсне быстро встал.
— Прикажете в типографию, господин редактор?
— Я жажду получить удовольствие от стихов Кирилла Васильевича раньше читателя. Ей-богу, я имею на то право! — игриво изрек редактор.
— Ну а мы пока пропустим по рюмочке за нашего неподкупного поэта, — предложил кто-то.
Редактор, держа в руке рюмку, принялся читать стихи. Выражение его лица с каждой минутой менялось. Наконец он с решительным видом поставил рюмку на стол.
— Это что же такое, милостивый государь? — с недоумением спросил редактор.
— Вы о чем? — спокойно поинтересовался поэт.
— Как о чем? О ваших... виршах. Это Гринин или... Маяковский?
За столом замерли. Ну и пассаж! А они собирались Сразу нести в типографию, в набор. Интересно, что он там насочинял, если это вывело из себя самого редактора?
Гринин сидел с опущенной головой, но, услышав последние слова редактора, быстро встал.
— Господин редактор, я пишу то, что диктует сердце. Сейчас я именно так думаю о родине. Не нравится — дело ваше. Попрошу вернуть!
Он взял свои листки, кивнул сидевшим за столом и направился к выходу.
