Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Скрежет перешел в громкий скрип, темная масса наверху пришла в движение, и полоса света, как лезвие меча, резанула по глазам, ослепляя и обжигая их.
Верхняя плита сдвинулась, в светлом квадрате появились два лица. Гектор вскинул голову и попытался рассмотреть их, но от внезапного яркого света он почти ослеп и видел лишь контуры темных голов, да блеск золотых круглых серег в ушах одного из нагнувшихся над его темницей людей.
— Он жив, — сказал тот, что с серьгами.
— Но слышит ли он нас? — проговорил второй, наклоняясь ниже.
— Я вас слышу, — Гектор сам не понял, откуда у него взялись силы заговорить, и как он заставил свой охрипший голос звучать достаточно сильно и ясно. — Чего вы хотите?
— Один из двоих — он не понял, который, усмехнулся. Они о чем-то заговорили друг с другом, но голоса звучали негромко, а шум в ушах не умолкал, и пленник не понял ни слова.
— Ты сможешь встать на ноги? — крикнул человек с серьгами.
— Это надо проверить. — ответил герой.
Он чувствовал, что мышцы его окаменели, а ноги отнялись, что спина разламывается пополам. Но встать было необходимо, он не мог показать тюремщикам своей беспомощности. Кроме того, быть может, это была возможность спастись… Что, если удастся каким-то образом выскочить из ямы, пока она открыта?
Невероятным усилием он согнул колени, напряг спину. Опереться руками было невозможно, мешали цепи, и он стал подниматься, отжимаясь затылком и плечами от стены, рывками, упрямо распрямляя ноги, которых при этом совсем не чувствовал.
Наконец, голова и плечи Гектора поднялись над краем саркофага, и он увидел квадратную, совершенно пустую комнату с выбеленными стенами, в которой находилось не менее трех десятков человек. Это были воины-египтяне, в круглых шлемах, с продолговатыми щитами и короткими копьями. Двое, стоявшие на краю каменной ямы, выделялись между ними богатыми одеждами и золотыми браслетами на руках. Тот, в ушах которого блестели золотые серьги, был осанист и величав, как человек, бесспорно сознающий свою власть и готовность других повиноваться. Ему было лет тридцать пять, он был аккуратно выбрит, коротко остриженные волосы прикрывал широкий желтый платок, спускавшийся на плечи и подхваченный сверху эмалевым обручем. Карие небольшие глаза смотрели уверенно и надменно.
Он пристально поглядел в лицо пленника явно понимая, чего стоило тому заговорить и без посторонней помощи встать на ноги.
— Раз ты встал, то и идти сможешь? — проговорил человек с серьгами. — Ведь так? Эй, лестницу!
Снова что-то заскрежетало, одна из каменных стен саркофага отъехала на два локтя назад, и на ее место воины опустили и наклонно установили деревянную лестницу. Гектору пришлось сделать над собою еще одно невероятное усилие: наклон был крут, а ноги, на которых висели тяжеленные цепи, упорно не желали вновь сгибаться в коленях. До крови закусив губу, пленник одолел подъем, и все невольно отступили назад, когда он взглянул на них с высоты своего гигантского роста. Человек с серьгами и сам был не маленький, но рядом с троянцем почувствовал себя карликом.
Тотчас по его знаку воины с трех сторон обступили пленника, окружив его кольцом наклоненных копий.
— Идем! — произнес человек с серьгами.
— Сначала назовись и скажи, куда я должен идти с тобой. — сказал Гектор, борясь с головокружением и звоном в ушах. Он подумал, что его могут тут же вновь швырнуть в каменную яму и приготовился к совершенно безнадежной драке. Но человек с серьгами усмехнулся:
— Изволь. Я — Сети, начальник охраны фараона. И пойдем мы туда, куда Великий Дом[7] велел нам прийти. Ты ведь признаешь, что и я должен повиноваться приказам моего господина?
— Да — пленник перевел дыхание. — Хорошо, я пойду с тобой.
Это дорого стоило ему. Цепь укорачивала шаги, руки, тоже отягощенные железом, тянули вниз, слабость и боль рождали малодушное желание упасть ничком и больше не двигаться. Но он шел.
Они покинули пустую комнату-темницу, прошли длинным каменным коридором, затем по лестнице, длинной, но, к счастью, некрутой, поднялись в верхний коридор. Блеснуло солнце, и Гектор увидел, что они идут по открытой террасе какого-то огромного здания, расположенной на высоте примерно тридцати локтей от земли. Внизу виднелись макушки деревьев и зеленели кусты, дальше, сквозь загустевший и дрожащий от зноя воздух, проступали очертания городских построек и блестело тающее в светлом мареве полотно реки.
Будь руки и ноги троянского героя свободны, он попытался бы расшвырять охрану, невзирая на окружившие его копья, и спрыгнуть с террасы. Но в цепях это было невозможно. Впрочем, он понимал, что все равно бы погиб — он слишком ослабел, чтобы одолеть сейчас тридцать вооруженных людей, а внизу, скорее всего, тоже дежурили воины…
Терраса закончилась поворотом, и они еще по одной лестнице поднялись на более высокий балкон, очень широкий и целиком закрытый деревянным навесом, защищавшим его от солнца. Здесь, вдоль парапета балкона, застыли еще человек десять воинов. Спиной к вошедшим, разглядывая что-то вдали, стоял высокий мужчина, одетый в узкую синюю рубаху из очень тонкой и легкой ткани. Широкое золотое с эмалью ожерелье закрывало целиком его могучие плечи, запястья обнаженных рук украшали эмалевые браслеты шириною в ладонь.
Человек повернулся. Ему казалось на вид лет сорок. Крупное, умное, волевое лицо было красиво и спокойно. Черные прямые волосы, подстриженные довольно коротко, обрамляли высоченный лоб и были охвачены золотым широким обручем, посередине которого поднималась изогнутая золотая голова кобры с изумрудными глазами. На груди сверкал и переливался огромных размеров изумруд, выточенный в форме жука-скарабея[8].
Сети, выступив вперед, упал лицом вниз, коснулся лбом земли и, поднявшись, произнес, оставаясь согнутым в низком поклоне:
— Он здесь, как приказал ты, великий!
— Хорошо.
Голос человека был глуховат, но звучен. Он посмотрел в лицо Гектору, для чего пришлось немного вскинуть голову: при своем огромном росте он все же доставал троянцу лишь до подбородка.
— Ты сказал, что будешь говорить только с фараоном, не так ли? Я перед тобою, Гектор, сын Приама. Говори.
Глава 2
Гектор и так уже понял, кого видит перед собой. Он знал, что обруч с головой кобры, урей, как его называли египтяне — символ царской власти. Да и от описаний, которые он слышал прежде, Рамзес III[9] не отличался — фараон был таким, каким рисовали его рассказы купцов и послов.
