Жажда мести - Мирнев Владимир

Волгин и на это письмо не ответил, но позвонил ей.

– Знай, что самые опасные женщины на всем земном шаре – старые женщины. Я хочу, чтобы ты знал, у них нет сердца. Дедушка того же мнения, а уж он знает. Сам старый.

Волгин молчал, догадываясь, о ком говорит Лена и в чей огород бросает камни, понимал бессмысленность каких-либо возражений. Лена продолжала его преследовать. Она узнала телефон на вахте и, заведя знакомство с вахтером, теперь могла позвонить Волгину в любое время дня и ночи. Наконец вскоре она сама заявилась к нему. Плача и смеясь, она упрекала за молчание и требовала рассказать о его связи с одной старой женщиной.

– Я не могу понять, что ты имеешь в виду, – равнодушно отвечал Волгин.

– Знаешь, не валяй дурака, Вова. Тебе же будет плохо, мне стоит только сказать дедушке, и все. Наша любовь закончится.

– Как может закончиться то, что не начиналось, Лена, не противоречь самой себе. Начало имеет конец…

– Ой, врешь, ты любил меня, – засмеялась она. – А вот я брошу тебя. Что ты будешь делать со своей старой каргой Фурцевой? Ой! – воскликнула она и зажала свой рот ладошкой. – Ой, проговорилась! Но раз уж проговорилась, то знай, я тебя подозреваю в связях с этой самой плохой женщиной на всем свете. Дедушка ее больше никогда не пригласит к нам.

– Что ты от нее хочешь? Она несчастная женщина. Сгубила свою красоту в толпе боровов от политики. Лена, не злобствуй. Тебе это не к лицу. Ты же умная.

– Ой, значит, ты ее не любишь?

– Лена, я тебя прошу, не бросайся так просто словами, кто легко любит, тот легко и разлюбит. Молчи, ты лучше выглядишь, когда молчишь.

– Неужели я такая глупая? – спросила она со слезами на глазах. – Вот видишь, как получается, все хороши кроме одной меня. Мне нужно ждать, чтобы мне поклонялись, нет, один дедушка меня понимает.

После этого разговора он, сославшись на занятость, отправил ее домой. У сестры Нади после защиты дипломного проекта сразу намечалась свадьба, так что хлопот предстояло немало.

Через месяц ему принесли письмо из редакции «Новый мир» за подписью главного редактора Твардовского. «Ваша работа поставлена в следующий номер. Предлагаем Вам постоянное сотрудничество в нашем журнале». Он все понял: Фурцева звонила Твардовскому.

Волгин позвонил Фурцевой и сообщил о письме, на что она ровным красивым голосом ответила:

– Волгин, сейчас такое время, умных людей ценят, прошу вас убедительно, сходите в редакцию. Александр Трифонович все сделает.

– Хорошо, – сказал он. – Раз вы советуете, зайду. Мне хотелось бы с вами встретиться.

– Позвоните через пару дней, – отвечала она, чуть призадумавшись. – Хорошо?

VIII

Жизнь Бориса складывалась неоднозначно. С одной стороны, ему присвоили звание доцента. В институте электронного машиностроения он читал лекции по физике, был на хорошем счету. Обладая большим даром коммуникабельности, он налаживал самые неожиданные связи, заводил настолько странные знакомства, что порой в голове у Волгина не укладывалось, как же можно одновременно водить дружбу с волком и с зайцем.

Борис позвонил и тут же стал рассказывать об интересных местах, где будут самые лучшие девушки столицы: клуб Горбунова, энергетический институт, химический институт, клуб строителей, институт пищевой промышленности и прочее, прочее. Он владел информацией. Но предложил он пойти к представителю «Золотого легиона», где будет интересная встреча, которая поможет каждому решить судьбу сразу или через пару дней.

– А что сие означает? – поинтересовался Волгин усмехаясь.

– Сеструха работает у него в одном месте, знаешь, не телефонный разговор, но если ты хочешь получить квартиру, то лучшего случая просто не будет, – произнес Борис с сильным напором и со столь же основательной верой в случай.

– Давай, что ж, если ты считаешь, что это так, посмотрим, – согласился Волгин. – Где и когда?

– Оденься получше, не простые люди будут, и еще раз продумай, как и с чем пойдешь, а то не так все просто, – серьезно добавил Борис, предполагая просить квартиру у влиятельной особы, о которой ему говорил его друг Хес. – В семь часов вечера. Арбатская. Посреди зала.

В семь вечера Волгин стоял в центре зала на станции метро «Арбатская», ожидая Бориса. Борис, как обычно, опаздывал, хотя всегда торопился.

Он еще издали помахал, как обычно, рукой. Борис был одет в отличный французский новый синий костюм, яркий галстук, лакированные новенькие туфли, от него пахло хорошим одеколоном. Он придирчиво оглядел Волгина и пожурил, что тот мог бы одеться получше, ибо предстояла важная встреча и стоило ради такого случая приодеться. Борис выгнул свою могучую грудь и старался выглядеть внушительно.

– Ты имей в виду, одежда – самое главное, ибо на что вначале смотрит девушка? На одежду. Она не видит, что у тебя золотое сердце, что у тебя в кармане лежит доцентовская зарплата, – он показал пачку денег, вытащив их из кармана. – Что ты гений, она же этого не знает. Может, ты второй Пушкин, откуда она знает.

– Все я понял, – отмахнулся Волгин.

– Как дела на личном фронте? Как Лена?

– Да я не знаю. Меня нервирует она во всем. Дед у нее маршал.

– Дед у нее маршал? Что ж не сказал? Жениться надо, вот дурак, сразу же надо жениться. Я женюсь. Мне, честно говоря, надоело в нищете прозябать. Зарплата – разве это деньги? Давай позвоним ей. Ты можешь сказать Ленке, что я в нее влюблен?

– Ты серьезно? – хмыкнул Волгин.

– Слушай, мы никогда не выберемся из этой трясины, никто нас не пустит выше, пусть хоть ступенька будет построена. В конце концов она девка ведь неплохая? Чем она хуже других? Я же недаром на нее глаз положил, помнишь? У меня вкус! Она такая высокая, есть в ее взгляде что-то. Она, конечно, может любить, но быть хозяйкой дома, конечно, не может. Зато дочь маршала! А?

– Не дочь, а внучка, – поправил Волгин.

– Да черт с ней, пусть будет внучка, надоело все, пора остепениться.

– Но она говорит, что меня любит, – разочарованно проговорил Волгин.

– Не может быть! – воскликнул Борис.

– Да. Но только не мне этот камень предназначен.

– Черт с ним, – согласился Борис задумчиво. – Черт с ним. Маршал, звучит-то как? Звучит хорошо, красиво, смачно: маршал! Цитирую: в борьбе за жизнь слабых не бывает.

Они прошли бульвар и свернули в Сивцев Вражек. Свернули вновь. Солнце уж зашло, и небо окрасилось в густой синий цвет.

– Давай-ка позвоним, – предложил Борис, завидев телефон-автомат. – Лене. Сейчас. Скажи, мол, Борис без памяти и плачет, рыдает. Что? Разыграем?

Волгин, ни слова не говоря, набрал номер. К телефону подошла она, обрадовалась звонку и стала тут же трещать про удивительный поход к дедушкиным гостям.

– У меня серьезная новость, – сказал Волгин. – Я хочу, чтобы ты знала, что Борис тебя сильно, навсегда любит.

– Он рядом с тобой? – проницательно определила она. – Дай-ка ему трубку.

Волгин протянул телефонную трубку Борису, и тот услышал ее голос:

– Борис, ты вонючий козел! Ты понял? Козел!

Борис бросил трубку и выругался матом, добавив, что такой отъявленной дуры, как внучка маршала, он еще никогда в жизни не встречал. Волгин молчал, все понимая: Бориса оскорбили.

Юрий Хес, человек лет тридцати пяти, с запущенной щетиной на лице, в дырявых туфлях, затертом пиджаке, никогда не стиранных джинсах, встретил их радушно. Дом, в котором он жил, был предназначен под снос, и все жильцы, получив квартиры, давно уехали, и только он один коротал тут время, не желая уезжать из центра, хотя тоже получил квартиру в Теплом Стане. Это был добрый, радушный еврей, не устроившийся на этой земле. Он страдал из-за своей честности и исключительной заброшенности, работал инженером в КБ, получал мизерную зарплату, имел единственную мечту: жениться.

Он провел их в квартиру, насчитывающую восемь комнат. В каждой из них теперь можно было жить.