Густав Эмар - Вождь окасов
По знаку Курумиллы, два индейца схватили Трангуаль Ланека и, несмотря на слезы и рыдания его жены и детей, начали привязывать несчастного к столбу.
Французы присутствовали при этом ужасном зрелище. Луи был возмущен лукавством колдуна и легковерием индейцев.
– О! – сказал он своему другу. – Мы не должны допускать этого убийства.
– Гм! – прошептал Валентин, крутя свои белокурые усы и осматриваясь вокруг. – Они многочисленны.
– Так что ж теперь, – возразил Луи с жаром, – я не хочу быть свидетелем подобного беззакония... и если бы мне пришлось погибнуть, я все-таки намерен постараться спасти этого несчастного, который так чистосердечно предложил нам свою дружбу.
– Дело в том, – сказал Валентин задумчиво, – что Трангуаль Ланек, как они его называют, честный человек, к которому я чувствую сильную симпатию; но что можем мы сделать?
– Броситься между ним и его врагами, – вскричал Луи, схватив пистолеты, – мы все-таки убьем каждый пять или шесть человек.
– Да, а другие убьют нас и мы все-таки не успеем спасти того, для которого принесем себя в жертву. Нет, это плохое средство, придумаем другое...
– Поспешим, казнь начинается. Валентин ударил себя по лбу.
– А! – сказал он вдруг с плутовской улыбкой. – Я придумал славную штуку... предоставь все дело мне; мое прежнее ремесло фигляра, кажется, поможет нам; но ради Бога, обещай мне оставаться спокойным.
– Клянусь, если ты его спасешь.
– Будь спокоен – нашла коса на камень; я докажу этим дикарям, что я похитрее их.
Валентин пришпорил лошадь и въехал в середину круга.
– Остановитесь на минуту, – сказал он громким голосом.
При неожиданном появлении молодого француза, которого до сих пор никто из индейцев не замечал, они все обернулись и взглянули на него с удивлением. Луи, положив руку на свою шпагу, с беспокойством следил за движениями своего друга, готовый прийти к нему на помощь.
– Прекратим шутки, – продолжал Валентин, – мы не имеем времени забавляться; вы дураки и ваш колдун насмехается над вами. Как вы торопитесь! Ни с того ни с сего хотите убить человека! Но нет, я не позволю вам сделать глупость...
Подбоченившись, Валентин неустрашимо окинул взором все собрание. Индейцы, по своему обыкновению, выслушали эту странную речь совершенно бесстрастно, ни одним жестом не выказав своего удивления. Курумилла подошел к молодому человеку и холодно сказал ему:
– Пусть удалится мой бледный брат; он не знает законов пуэльчесов; этот человек осужден и должен умереть: его назначил колдун.
– Вы дураки, – сказал Валентин, пожимая плечами, – ваш колдун такой же колдун, как я окас; повторяю вам, что он насмехается над вами, и я вам это докажу, если хотите.
– Что говорит отец мой? – спросил Курумилла колдуна, который безмолвно и неподвижно стоял возле трупа.
Колдун улыбнулся презрительно.
– Когда же белые говорили правду? – отвечал он с насмешкой. – Пусть этот чужестранец докажет свои слова, если может.
– Хорошо! – возразил ульмен. – Бледнолицый может говорить.
– Несмотря на непоколебимую уверенность этого человека, – вскричал Валентин, – мне нетрудно доказать вам, что он обманщик.
– Мы ждем, – сказал Курумилла.
Индейцы приблизились с любопытством. Луи не понимал намерений своего друга; он угадывал, что какая-либо забавная идея пришла ему в голову, и с таким же нетерпением как и другие желал знать, как он выпутается из затруднения.
– Позвольте, – с уверенностью сказал колдун, – что сделают мои братья, если я докажу, что мое обвинение справедливо.
– Чужестранец умрет, – холодно сказал Курумилла.
– Я согласен, – смело отвечал Валентин.
Поставленный таким образом в необходимость объясниться, француз выпрямился, нахмурил брови и сказал громким голосом:
– И я также великий колдун!
Индейцы посмотрели на него с уважением. Ученость европейцев доказана между ними и они уважают ее бесспорно...
– Не Трангуаль Ланек убил вождя, – продолжал француз с уверенностью, – а сам колдун.
Трепет удивления и боязни пробежал по собранию.
– Я? – вскричал колдун с удивлением.
– И ты сам это знаешь, – отвечал Валентин, бросив на него взор, который заставил его задрожать.
– Чужестранец, – сказал Трангуаль Ланек, – напрасно хлопочете вы за меня; мои братья считают меня виновным, а потому я, хотя и невинен, но должен умереть.
– Велико ваше самоотвержение, но нелепо, – отвечал ему Валентин.
– Этот человек виновен, – подтвердил колдун.
– Кончим, – продолжал Трангуаль Ланек, – убейте меня.
– Что говорят мои братья? – обратился Курумилла к народу, тревожно толпившемуся вокруг него.
– Пусть бледнолицый колдун докажет истину своих слов, – повторили воины в один голос.
Они любили Трангуаля Ланека и внутренне не желали его смерти. С другой стороны, к колдуну они питали глубокую ненависть, которую скрывали только из страха, внушаемого им.
– Очень хорошо, – продолжал Валентин, сойдя с лошади, – вот что я предлагаю.
Все замолчали. Парижанин обнажил саблю и замахал ею перед глазами толпы.
– Вы видите эту саблю, – сказал он с вызывающим видом, – я засуну ее в рот до эфеса; если Трангуаль Ланек виновен, я умру; если он невинен, как я утверждаю, Пиллиан поможет мне, и я вытащу саблю из моего тела, не получив ни малейшей раны.
– Брат мой говорит как мужественный воин, – сказал Курумилла, – мы готовы.
– Я этого не допущу, – вскричал Трангуаль Ланек, – разве брат мой хочет убить себя?
– Пиллиан – судья, – отвечал Валентин с улыбкой неизъяснимого выражения и с видом убеждения, прекрасно разыгранным.
Французы обменялись взглядом. Индейцы – взрослые дети, для которых всякое зрелище праздник. Необыкновенное предложение парижанина показалось им неопровержимым.
– Испытание! Испытание! – кричали они.
– Хорошо, – сказал Валентин, – пусть смотрят мои братья.
Он встал тогда в классическую позицию, принятую фокусниками, когда они на площадях показывают подобные штуки; потом сунул в рот саблю и через несколько секунд она исчезла до эфеса. Во время этого фокуса, который для индейцев был чудом, они смотрели на отважного француза с ужасом, не смея даже дышать; они никак не могли понять, чтобы человек мог совершить подобную операцию, не убивши себя немедленно. Валентин поворачивался во все стороны, чтобы каждый уверился в действительности этого факта, потом, не торопясь, вынул саблю изо рта такою же блестящею, как она была прежде. Крик восторга вырвался у всех. Чудо было очевидно.
– Позвольте, – сказал он, – я еще имею к вам одну просьбу.
