Джон Биггинс - Под стягом Габсбургской империи
Она заключила меня в объятия и поцеловала.
— Серьёзно? Обниматься в военной форме. Вы, офицеры, хоть когда-нибудь расстёгиваете мундир? Польская девушка предлагает утешение раненому герою-летчику, а он даже не может снять ради неё китель. Давайте я помогу вам раздеться. Мы должны помнить о вашей больной ноге, — её руки скользнули вниз, глаза раскрылись в поддельном удивлении. - Матерь божья, что это? Вы уверены, что хирурги удалили все осколки кости?
— Полагаю, вы прекрасно знаете, что это. На самом деле, насколько я помню, вы уже с этим знакомы.
На мгновение она выглядела озадаченной, потом засмеялась.
— Простая шалость, чтобы поскорее провести скучный день с родственниками. Одного лишь рукопожатия недостаточно для официального знакомства. Но мой бедный, дорогой Оттокар: вы делали упражнения для ноги, я знаю, но сколько прошло времени с того как...?
— Я забыл. Ну, больше года, думаю.
— Больше года? Господи, да вы превратились в евнуха. Давайте назначим вам небольшой курс физиотерапии, как вам идея?
И с того самого дня, в те последние недели года, сеансы физиотерапии от пани Божены стали обычным делом. Иногда моя тётя, которая, как вы уже могли догадаться, была очень мудрой женщиной, в течение дня могла куда-нибудь выйти и дать Франци несколько часов, чтобы та проведала свою мать в Фаворитене.
Франц-и была милой девушкой, но все-таки немного глуповатой, и я сомневаюсь, заподозрила ли она что-либо, даже если бы оставалась дома. Она не имела понятия, откуда берутся дети, и однажды, когда тётя взяла ее в воспитательную поездку в историко-художественный музей, смотрела некоторое время в замешательстве на статую греческого атлета, а потом озадаченно отметила, что не имела никакого представления о таких сильных отличиях между католиками и евреями.
В других случаях мы прибегали к помощи одного из местных второразрядных отелей. В те дни в большинстве европейских городов имелись заведения, где можно было получить комнату на час; но, насколько мне известно, только в Вене были отели, работающие исключительно на этой основе. Разводы были крайне редким явлением в католической Австрии, так что измена почти официально признавалась церковью просто способом выпустить пар.
Никто не придавал этому особого значения, пока соблюдались правила и люди вели себя прилично. По крайней мере, у меня были средства, чтобы снять комнату часа на два-три и оплатить поездку в театр (вполне уместно в моих обстоятельствах), где шла сенсация сезона - оперетта Оскара Недбала «Польская кровь».
За время моего пребывания в госпитале невыплаченное жалование накапливалось (для Центральной больницы я был чем-то вроде подопытного пациента, поэтому платы за лечение с меня не брали), а тётя, истинная полячка, с ужасом отказывалась от любой попытки хоть как-то отблагодарить её за гостеприимство.
А поскольку счета за расходы кают-компании мне не приходили, то впервые за все время службы у меня накопилась солидная сумма на банковском счете даже после того, как я выплатил старые долги тете. Это благостное положение дел так мне понравилось, что я даже подумывал сломать и другую ногу, чтобы оно не кончалось.
Естественно, нам с ней приходилось проявлять определенную осторожность. Пани Божена не была по своей природе человеком, учитывающим обстоятельства, но даже она понимала, что ее длительные поездки в Вену могли бы вынудить ее мужа, владельца фабрики в Венгрии, что-то заподозрить, возможно, даже проследить за ней. Также следовало принять во внимание, что сам я являлся весьма заметной фигурой на венских улицах.
Из всех европейских стран только в Австро-Венгрии офицерам было запрещено носить штатское и предписывалось везде появляться в форме, катаются ли они на лыжах или взбираются в горы. Так или иначе, Вена находилась достаточно далеко от моря, и офицеры-моряки нечасто там оказывались. Так что мы тщательно продумали и с удовольствием разыгрывали пантомиму, меняя трамваи, добираясь в отдельных фиакрах и оставляя друг другу записки на почте до востребования.
Оглядываясь назад, могу сказать, подготовка к прелюбодеянию доставляла не меньше удовольствия, чем сами упражнения в постели. В конце концов, сам процесс занимает всего полчаса, поэтому, на мой взгляд, то, как два человека добираются до дверей спальни, как правило, столь же интересно, как и то, что происходит, когда они находятся за ними. И проводят время после. И в этом отношении, должен сказать, что самым интригующим моментом моих отношений с Боженой Грбич-Карпинска стало познание самой женской сути.
Для выросшего в довольно сером, основательном буржуазном мире небольшого городка в чешской провинции - мире, который в начале двадцатого века не сильно отличался от подобного размера городов в Бельгии или Йоркшире - я никогда не встречал никого похожего на нее: живое свидетельство старого афоризма, что река Сан [24] является западной границей Азии. Она отдавала себя без остатка во всем, что делала. И во время этих недель, проведенных вместе, почти без всякой утайки демонстрировала мне как свою замечательную индивидуальность, так и красивое тело.
Пани Божена была замечательным, лучшим экземпляром экстраординарной породы среднеевропейских женщин. Тип распространился миллионами на обширном, аморфном участке территории, ограниченной Балтийским, Адриатическим и Чёрным морями. Провинциалка по воспитанию (родом из местечка под названием Грудек в восточной Галиции, где ее отец служил таможенным чиновником), в душе она все еще оставалась крестьянкой: горячая, щедрая, находчивая и невероятно храбрая, но в то же время наивная, доверчивая, властная и по-детски хитрая; а также способная на внезапную причудливую жестокость, которую можно было оправдать лишь отсутствием преднамеренности. Если честно, то никогда в своей жизни я не встречал человека, действовавшего настолько же необдуманно; казалось, она живет, повинуясь исключительно инстинкту.
Не то чтобы она была глупой - вовсе нет, но большую часть времени её голова бездействовала, функционировал только спинной мозг. Её способность ни о чем не думать была удивительна и крайне притягательна для такого скучного и рационального чеха, как я. Я хорошо помню, как однажды мы лежали в постели после длительного сеанса упражнений в горизонтальном положении.
Она полулежала, ее волосы спадали на подушку, пока я, опираясь на локоть, лениво собирал миниатюрную башенку из спичек вокруг ее сосков, наблюдая, много ли смогу сложить, прежде чем ее дыхание всё разрушит. Мы болтали о том о сём, как обычно все люди после подобного. Затем она опять набросилась на евреев. Как и многие польские провинциалы, она была ужасной антисемиткой (в отличие от жителей Вены) и не старалась этого скрывать. Была произнесена решающая фраза: «Mowią ze...» - «Говорят, что...» - неминуемый предвестник потрясающе неправдоподобного заявления, словно поток воздуха в метро, оповещающий о прибытии поезда задолго до того, как его огни появятся вдали.
