Джеймс Купер - В Венеции
— Я узнаю в этом руку тех, кто заседает там, в этом гнусном Совете Трех, — сказал дон Камилло. — Они вмешались из подлого расчета в мое дело, и я должен признаться, к моему стыду, чтобы добиться справедливости, я вынужден был прибегнуть к приниженности, которая вовсе не в моем характере. Это отвратительное правление подвергает страну серьезным опасностям, облекая все тайной: намерения, действия и ответственность.
— Ты прав, сын мой: против угнетений и несправедливости в Венеции нет спасения.
— Мы слишком смело говорим, — заметила донна Флоринда.
— Уверены ли вы, донна Флоринда, в преданности вашей прислуги? И как вы думаете, отец, известно ли шпионам о моем присутствии здесь? — спросил дон Камилло.
— Я не думаю, чтобы кто-нибудь вас видел, потому что вы прошли через потайную дверь, но нельзя рассчитывать и на полную безопасность, когда из пяти служащих один уже непременно подкупленный шпион, — серьезно заметила донна Флоринда.
— Если меня здесь видели, то гибель моя неизбежна, и все-таки эта опасность меня не пугает. Лишь бы мне заслужить твое расположение, милая Виолетта.
— Я вижу, однако, что неопытная и искренняя молодость хорошо воспользовалась моим отсутствием, чтобы поговорить между собою более свободно, чем это позволяет скромность, — сказал монах.
После недолгого размышления он бросил беспокойный взгляд на дона Камилло и спросил его:
— Хорошо ли ты обдумал, к каким последствиям может привести твоя смелость? На что ты идешь, шутя с гневом республики? Хотя ты знатен и имеешь много владений, тем не менее ты не можешь сделать неприступную крепость из твоего венецианского замка.
— Вы правы. Но власть святого Марка не простирается на всю землю. Мы можем бежать. И если нам это удастся, то, несмотря на всю досаду правителей Венеции, дело будет ими проиграно.
— О, они всегда найдут средства разлучить вас и на твои права не обратят внимания.
— Они могут поступать самовольно только в пределах земли святого Марка, но когда мы будем в замке святой Агаты, то им, пожалуй, придется отказаться от их тайных замыслов. И вот что я вам скажу: в Венеции сейчас находится один калабриец, мой вассал, Стефано Милано. Джино — мой верный слуга, гондольер — говорит, что он здесь по каким-то делам республики, но я знаю, что его фелука всегда к моим услугам, уже хоть бы потому, что я могу ему заплатить не меньше сенаторов.
— Я очень боюсь за благоприятный исход этого предприятия, — сказал монах. — Если нас узнают и перехватят, мы все погибнем.
— Положитесь на меня, вы знаете, что у меня есть дядя, кардинал; даю вам слово, что я употреблю все усилия, чтобы при его содействии удалить от вас всякую опасность в случае нашей общей неудачи.
— Ты неправильно понял мои опасения, дон Камилло, я боюсь опасности не за себя, а за вас. За то время, как я состою духовником Виолетты, я успел к ней сильно привязаться, и… — он остановился и, казалось, боролся сам с собою. — Мне очень хорошо известны достоинства донны Флоринды, чтобы хладнокровно подвергать ее явной опасности. Будем лучше надеяться, что правители согласятся на счастье нашей Виолетты.
— Скорее крылатый лев преобразится в ягненка, а бездушные сенаторы в монахов-картезианцев[32]. Нет, нам надо дорожить этой счастливой встречей. Не потребуется и часу времени, чтобы предупредить моряка, и, прежде чем взойдет солнце, мы уже будем далеко от ненавистных лагун.
— Не надо забывать, что мы окружены агентами тайной полиции, и мы не можем переступить порога замка, чтобы об этом уже не было известно. Подождите! Мне показалось, будто гондола остановилась у входа, — заметила донна Флоринда.
Она выбежала на балкон и тотчас поспешно вернулась обратно с известием, что какой-то чиновник республики входит во дворец. Едва дон Камилло успел спрятаться в часовню, как в комнату вошел тот самый чиновник, который незадолго перед тем известил донну Виолетту о снятии прав опекуна с синьора Градениго.
Внимательно оглядев всю комнату, он с официальной улыбкой обратился к присутствующим:
— Сударыня, — сказал он, кланяясь Виолетте, — мое позднее появление г поручением Сената должно вас убедить в той заботливости, которую он проявляет к вам. Желая доставить вам на летнее время более удобное местопребывание, Сенат позаботился о вас и предлагает вам немедленно сделать необходимые приготовления, потому что отъезд ваш назначен до восхода солнца. Чтобы избежать затруднений со сборами прислуги, вас будет сопровождать только одна горничная.
— Как, синьор, мне придется расстаться и с теми, кто мне заменяет здесь отца и мать: с донной Флориндой и с отцом Ансельмом?
— Они будут освобождены от их обязанностей на время вашего отсутствия… Аннина, — позвал он, приближаясь к двери, — твоя новая госпожа хочет тебя видеть.
В дверях показалась дочь виноторговца.
Несмотря на притворно униженный вид, она старалась показать себя независимой от капризов своей новой хозяйки.
— И эта девушка должна остаться со мной! — вскричала Виолетта, с нескрываемым отвращением разглядывая хитрое и лживое лицо Аннины.
— Таково желание ваших почтенных опекунов, сударыня. Я удаляюсь, чтобы не беспокоить вас дольше.
Тяжелое продолжительное молчание наступило после ухода чиновника. Но, вспомнив о доне Камилло, Виолетта начала умышленно громко разговаривать с новой горничной.
— Ты уже была в услужении, Аннина? — спросила она.
— Да, сударыня, но мне ни разу не приходилось служить у такой прекрасной дамы, как вы.
— Что касается уменья льстить, ты, очевидно, не новичок в этом деле. А теперь ступай и извести моих служащих об этом неожиданном решении Сената. Они тебе помогут сделать необходимые приготовления.
Аннина недовольно повиновалась и вышла из комнаты. Когда дверь затворилась за ней, дон Камилло вышел из своей засады, и все четверо обменялись грустными, испуганными взглядами.
— Долго еще вы будете колебаться? — спросил дон Камилло, подходя к монаху.
— Я ни минуты не колебался бы, если бы был уверен в безопасности нашего бегства.
— Так вы не оставите меня, мои милые? — вскричала с радостью Виолетта.
— Нет, Виолетта, мы пойдем с тобой всюду: и в замок святой Агаты, и в тюрьмы святого Марка.
В это время послышались шаги, и едва дон Камилло успел скрыться в часовню, как вошла Аннина и, подобно сенатскому чиновнику, подозрительно окинула взглядом всю комнату, объясняя свой приход желанием узнать от своей хозяйки цвет дорожного платья. Так как она медлила уходить, то монах обратился к ней строгим тоном:
