Ксавье де Монтепен - Владетель Мессиака. Двоеженец
— Что вам от меня угодно? — спросил Лагульф.
— Я должен доверить вам тайну. Могу я это сделать?
— Мы, доктора, то же, что исповедники. Говорите, ничего не опасаясь.
— Очень рад, я рассчитываю на это. Но прежде чем выскажу вам мою тайну, получите от меня сто пистолей.
Лагульф отодвинул руку искусителя.
— Я живу с доходов моего ремесла, но прежде чем решусь взять плату за мою работу, мне нужно знать, какая это будет работа?
— Ничего не имею против такого правила. Знаете ли вы графа Каспара д'Эспиншаля и сеньора де Селанса?
— Один раз видел их у князя де Булльона.
— В таком случае скажу вам, эти господа должны сегодня встретиться у моста через Алагону.
— Начинаю понимать, в чем дело. Дуэли строго воспрещены, и мне придется секретно выполнить мою обязанность.
— Мое поручение, — прибавил искуситель доктора Лагульфа, — состоит в том, чтобы пригласить вас сегодня же в замок Мессиак. Там вы спросите Мальсена, интенданта, и покажете ему этот перстень.
Перстень в руках мнимого крестьянина был тот самый, который Эвлогий отнял у убитого им Шандора. Оставив на минуту доктора под предлогом идти за каретой, Каспар д'Эспиншаль (а это был он), выйдя из дома, открыл перстень, положил в его впадину записку:
«Одари подателя этого перстня».
Достав карету, через четверть часа посадил и отправил уже доктора по дороге в Мессиак. Затем он написал второе письмо и, наняв за полпистоля крестьянина, велел ему идти в иссоарский лес и положить конверт в дупло одного дерева. У продавца старого платья была куплена одежда, приличная доктору, и вторично переодетый, снова в черном парике, энергичный владелец Мессиака вернулся к жилищу Лагульфа и ждал приезда Доната из Роквера.
XXIV
Едва через два часа после этого явился Донат в Клермон. Пока он собрал сведения о местожительстве знаменитого доктора и достиг его виллы, прошел еще час. На пороге докторской виллы он увидел человека, одетого как доктор.
«Это, наверное, Лагульф, — подумал интендант. — Что за рост, какая фигура и какая великолепная борода! Несомненно, он очень искусный врач». Сойдя с лошади, Донат обратился к мнимому доктору:
— Я, вероятно, имею честь говорить с господином Лагульфом?
— Что вам от меня надо?
Узнав, что от него требуют, Каспар д'Эспиншаль ответил, что он, как придворный доктор принца де Булльона, не может выезжать из города без позволения губернатора. Но если бы рокеверский интендант согласился, ничего и никому не говоря, сейчас же уехать, тогда под видом прогулки за город он мог бы догнать его и вместе тайно съездить к Шато-Морану.
Донат ничего не имел против этого плана и только просил дать слово не медлить и догнать его непременно.
Слово это было ему дано без колебания.
Взяв другую лошадь, Каспар д'Эспиншаль в несколько минут догнал медленно подвигавшегося Доната. Дорогой они не разговаривали; граф раздумывал, закутавшись в плащ, интендант мучился, стараясь припомнить, где и когда он слышал голос, совершенно похожий на голос мнимого доктора.
Проехав несколько миль за Клермон Доната поразил какой-то странный предмет, мелькавший между деревьями, то исчезавший, то снова появлявшийся.
— Что это такое? — спросил он у своего спутника. Каспар д'Эспиншаль узнал Эвлогия и улыбнулся.
— Должно быть, обезьяна.
— Обезьяна в нашей стороне! Как это может быть?
— Случай, не оспариваю, редкий.
— И даже опасный случай.
— Почему вы так думаете?
— Я очень боюсь обезьян.
— Вы ее больше не увидите. Посмотрите только, что случится.
И Каспар д'Эспиншаль выстрелил из пистолета. В ту же минуту Эвлогий бросился в лес и больше не показывался.
— Удивительная вещь! — озадачился простодушный Донат.
— Обезьяны очень боятся выстрелов.
В пять часов вечера спутники достигли Роквера, и интендант ввел доктора в ту самую залу, в которой мы уже видели графа Шато-Морана с гостями. На этот раз хозяин беседовал с Раулем и был бледен и расстроен. У Рауля глаза оказались в слезах.
Поздоровавшись, Каспар д'Эспиншаль сейчас же спросил о симптомах болезни Одилии.
— Увы, я очень мало могу вам дать сведений, — отвечал отец.
— Больная не жалуется на боль?
— Нет.
— Не заметили ли вы, что она растревожена, беспокойна, чувствует временами сильное биение сердца? У нее нет аппетита, взгляд блуждающий и остолбенелый, а тело вздрагивает?
— Вы верно описываете болезнь, как будто сами наблюдали.
— По временам она вдруг вскакивает? Испуганная, под влиянием галлюцинации, ей кажется, что она умирает…
Рауль и Шато-Моран в удивлении глядели друг на друга.
— Все случается, как вы говорите. Иоанна передала мне об этих симптомах. Но как вы называете эту странную болезнь?
— Ипохондрией.
— Опасна она? Грозит смертью?
— Опасна и неопасна. Ипохондрию легко вылечить при условии — когда мы узнаем причину, породившую страдания, и уничтожим эту причину. В противном случае доктору остается одно: следить за больной и отыскивать источник болезни.
— Теперь я вас понимаю, но для меня, как и для вас, темна причина страданий бедной Одилии.
— Не можете ли вы мне, по крайней мере, сказать: не случилось ли чего-нибудь особенного с вашей дочерью за последнее время?
— Особенного… ничего особенного с нею не случилось, разве только то, что во время празднеств в Клермоне жизнь ее была спасена неизвестным кавалером.
Рауль вышел из комнаты. Оставшись один с графом Шато-Мораном, мнимый доктор объявил ему серьезным тоном:
— Ваша дочь находится под влиянием романтических идей. Этот неизвестный, спасший жизнь графине Одилии, очень может быть, и составляет настоящую причину болезни.
Старик задрожал, услышав это.
— Я уже подозревал нечто подобное, — прошептал он. — Найдите средство вылечить ее. Вы найдете, я вас прошу!
— По крайней мере, постараюсь. Но мне необходимо прежде осмотреть больную.
— Идите за мной, я провожу вас.
— Осмотр с вами не поможет, а повредит.
— Что вы говорите?
— Я должен экзаменовать больную без свидетелей.
Шато-Моран рассердился и воскликнул:
— Как? Она моя дочь, и я, отец, не могу присутствовать!
— При вас она будет молчать.
— А вам, доктору, вы полагаете, она выскажется откровенно?
— В этом я почти уверен.
— Это самомнение. Кто вы такой, что рассчитываете так смело на се доверие?
