Александр Холин - Екклесиаст
Нет уж, деревянная хозяйка в этом царстве не очень-то симпатичная, даже с монгольским выражением глаз. Обойдётся без гаремных королей и королев на побегушках. Тут только Кали поняла, что подчистую разоблачена. Сразу же пространство в храме сжалось, опять покрылось густыми вспышками фейерверков, но никакой физической боли я не чувствовал. Во всяком случае, пока.
Просто отовсюду навалилась пульсирующая темнота, пронзённая во всех направлениях монотонным стуком колёс по рельсовой стали. Нет, это был не благодатный колокольный набат, звуки которого могут вылечить душу страждущего. Это было то самое щемящее и лязгающее бесконечное железо, звук которого выворачивал наизнанку всю человеческую сущность, вызывал вечную зубную боль, путал мысли, давил и перемалывал оставшиеся крохи сознания в мелкую придорожную пыль. Сильнее этой издёвки было разве что скрип железа по стеклу. Но опять же – железа!
Я чувствовал себя, словно птица, выпущенная в свободный полёт, только в каком-то безвоздушном пространстве. Как ни махай крыльями, а темнота не исчезает и не ощущается ничего вокруг, нет даже лёгкого движения воздуха или дыхания ветра. Здесь нельзя было угадать, куда ночной поезд несётся, откуда, в каких веках и измерениях делает остановки – неизвестно. Моё физическое тело ещё никуда не исчезло, не испарилось, а пульсация темноты – это пока единственное проявление жизни в мёртвой зоне мёртвого пространства. Любопытно, что вместе с исчезновением чувства пространства исчезло и чувство времени. На возвращение потоков времени оставалась единственная надежда – моё физическое тело пока никуда не исчезло! Вот тут самое время подумать: что же в человеческом мире первично, что оставляет не умирающую надежду – физическое материальное тело или же идеологическое сознание?
Всё-таки, если конца не ожидается, значит, что-то обязательно будет ещё. Может, придётся ждать, когда кончится похмельный синдром испитой из чаши Тиласиновой крови? Оставалось верить, что всё проходит, всё течёт, всё изменяется – пройдёт и это. От соломоновой мудрости тоже никуда не денешься. Наконец тьма принялась принимать окраску сумеречного тумана и реально проявляющихся как изображение на фотографии предметов, имеющих материальную твёрдость.
Пора реально сматываться отсюда, поскольку зависшее состояние между завтра и вчера не сулило ничего хорошего. Но в этот раз господин граф не сказал никакого пароля для возвращения. Что же делать? Может, снова попробовать прочитать Иисусову молитву? Я закрыл глаза и вспомнил, вернее, попытался вспомнить нашу мистическую мегалитическую молельню.
Глава 5
Тут же энергетическая петля захлестнула мои ноги, и через секунду я оказался распростёртым на полу перед треугольным алтарём. Покряхтывая, цепляясь за выпуклую грань мраморного жертвенника, я поднялся. По ту сторону, ухмыляясь, как ни в чём не бывало, стоял Сен-Жермен.
– Возвращать из бывшего небытия можно, только зачем же мордой лица – и об пол! – по привычке проворчал я, сознательно избегая этикетных словоизлияний, поскольку граф чем дальше, тем больше показывал себя с не лучшей стороны. А это оставляло в душе кислый привкус досады.
– «Не дозволяй устам твоим вводить в грех плоть твою, и не говори перед Ангелом Божьим: „это – ошибка!“. Для чего тебе делать, чтобы Бог прогневался на слово твоё и разрушил дело рук твоих? Ибо во множестве совпадений, как и во множестве слов, много суеты; но ты бойся Бога».
– Екклесиаст? – догадался я.
– Ага. И ему точно надлежит стать твоим душеприказчиком, мой юный друг, – любезно сообщил Сен-Жермен.
– Что ж так сразу? Я ещё никакого согласия не давал, даже не предполагал превращаться в Троемудрого Проповедника.
– Иногда, любезный, человеческого согласия не надобно, – возразил граф. – Так было, так будет во все века. Ведь известна народная пословица: «Сапожник без сапог». Откуда это? Просто из разрушительной силы искусства. А чтобы зазря не погибнуть, то есть не остаться без сапог, без мысли и без времени, придётся принять бессмертие.
– Весь вопрос – нужно ли оно? – продолжал сопротивляться я. – И, если нужно, то кому персонально?
– Вам? Вам, конечно же, не нужно, мой юный друг, – продолжил Сен-Жермен. – Даже незачем. Зачем вам, человеку творческому, то есть творцу, какое-то там дурацкое бессмертие?! Лишняя головная боль или же наказание грешной души неизвестно за что, но без возможности покаяться! А вот для той причины, ради которой вы в этот необычный для вас мир мир пожаловали, очень и очень необходимо. Любой из вашего родословного клана от этого не уклоняется, Божий крест тащит. Смекаешь? Впрочем, что это я вас уговариваю. Вам решать. Ваш выбор.
– Вот именно, – чуть не замурлыкал я, довольный хотя бы тем, что ни под чью дудочку выплясывать не придётся. – Я ещё никому не давал согласия! А ваша словесная эклектика наводит на мысль, что в своих сомнениях, может быть, я не совсем прав, но не далёк от истины.
– О да, о да, о да, – ухмыльнулся граф. – А что скажете о предоставленных вам безвозмездных путешествиях по удивительным странам, временам и континентам? Небось, всё в диковинку?
– О да, о да, о да, – передразнил я собеседника. – Особенно понравилась вдова Алистера Кроули. Она, конечно, не Венера, но что-то венерическое в ней точно угадывается. Ещё чуть-чуть, и она прекрасно справится с новой мировой революцией, но только сексуальной или же, на худой конец, эротической. А ещё бесподобен вождь всех вожделенных вождей – Ильич I.
– Были и другие?
– Конечно. В России за всю её коммунистическую историю набралось много Ильичей, – доверительно сообщил я. – Например, за Ильичём I – Лениным-Бланком следует вплотную Ильич II – Брежнев и приставший к ним Ильич III, то есть председательствующий демократ Травкин.
– Надо же, сколько их! – удивился граф. – и все угробили жизнь на управление государством? Но вас-то, скорее всего, предмет медитации Ульянова-Бланка на черепе мертвеца поразил, а?
– Поразил, – не стал запираться я.
– Обратили внимание на занимательные речи этого субъекта под колпаком?
– Не всегда получается, но стараюсь услышать, что мне говорят, – кивнул я. – Ведь у каждого человека одна исключительно важная жизненная проблема – найти свободные уши. Вот и этот, поимевший не только нашу страну, а ещё несколько народностей планеты, купил всё это за лапшу, развешенную по свободным ушам.
– Очень хорошо, – улыбнулся граф. – Грубо, вульгарно, но звучит хорошо! Значит, небезынтересно будет вам поразмыслить, что возможность и умение умереть – это воистину судьбоносное заболевание, без которого человечество не смогло бы существовать, потому что жертва всегда равна Богу. Для людей никогда не имело значения установление предела жизни, просто будущая смерть всегда была условием жизни. Вот почему издревле присутствовало благоговение к смерти, неразрывно связанной с Богом. Именно это получил после физического ухода из вашего мира наш любопытный экземпляр. Надо сказать, сейчас ему под колпаком довольно уютно. Тем более, он ещё имеет возможность иногда влиять на внешний уже давно покинутый мир.
