Роман Белоусов - Кровавая карусель
Оказавшись на свободе, Айк не порвал с прошлым, он стал скупщиком краденого — ремесло, требующее более высокой квалификации и пользующееся вниманием литераторов еще со времен Г. Филдинга, описавшего в своем романе знаменитого Джонатана Уайлда.
Несколько лет Айк трудился без помех, но в 1826 году у него обнаружили краденые вещи. Во время обыска одна из комнат верхнего этажа оказалась запертой, и Айк вызвался сходить за ключом. Назад он, естественно, не вернулся, а исчез и оставался неуловимым целый год, хотя полиция усердно его разыскивала. Но счастье изменило ему — он был арестован и предан суду присяжных. По дороге в суд он вновь бежал, выпрыгнув из тюремной кареты.
На этот раз он покинул Англию и изрядно поколесил по свету, побывав в Нью-Йорке и даже в Рио-де-Жанейро. Здесь, узнав, что жена его приговорена к высылке в Австралию, он направился к ней и добился того, что ее определили к нему (он представился неким Джонсоном) в качестве служанки. Тут и мог наступить в духе Диккенса «хэппи энд» всей истории, но на беду Айка его опознали как беглого преступника. И он снова, после многих перипетий, оказался в Ньюгейтской тюрьме. Приговор на этот раз гласил: высылка сроком на 14 лет. Он вновь попал в Австралию, где встретился с женой. В 1840 году его помиловали, и десять лет спустя он умер.
Такова история человека, который послужил прототипом одного из героев Диккенса. Когда знакомишься с его похождениями, понимаешь, почему эта колоритная фигура привлекла внимание писателя, стремившегося насыщать свои произведения социальными реалиями, разоблачать институты современного ему общества — судопроизводство, карательную систему, долговые и прочие тюрьмы, приюты, работные дома и т. п. Для этого писатель и изучал жизнь лондонского дна, собирал материал для своих очерков и книг. И очень может быть, что однажды Диккенс лично встретился со знаменитым Айком в Ньюгейтской тюрьме или во время суда над ним в Олд Бейли. Но достоверно известно, что он встретил здесь другого человека, послужившего прототипом того, кто выведен на страницах рассказа «Пойман с поличным» под именем Юлиуса Слинктона. Произошло это в тот самый день, когда Диккенс вместе с двумя приятелями пожаловал в тюрьму.
За решеткой одной из камер они увидели своего давнего знакомого. «Боже мой! — воскликнул Макреди, много лет знавший этого человека. — Ведь это Томас Гриффит Уэнрайт!» Все трое были потрясены видом заключенного. Перед ними стоял опустившийся субъект в надвинутой на глаза старой шляпе, грязной одежде и рваных перчатках. Трудно было поверить, что еще не так давно все они обедали за его столом и хозяин, известный всему Лондону как поклонник красоты, блистал остроумием, рассуждал об искусстве и литературе, да и сам был незаурядным поэтом и живописцем, тонким критиком и знатоком древностей. Как оказалось, он обладал еще одним дарованием — был тайным искусным отравителем, едва ли, как заметил в свое время Оскар Уайльд, имевшим соперников в каком-либо другом веке. Хотя это и преувеличение, верно здесь лишь то, что соперников у него действительно было немало.
Через всю историю человечества проходят имена знаменитых отравителей. И трудно представить, сколько людей погибло от яда, служившего оружием ненависти и любви. Еще Геракл, согласно античному мифу, погиб, надев платье, пропитанное ядом. Тем же способом Медея умертвила свою соперницу. В Древнем Риме прославилась некая Локуста, изготовительница смертоносного напитка, которым убили по крайней мере двух императоров. В средние века пагубная страсть к ядам породила изощренные методы отравления. От врагов и обидчиков избавлялись с помощью отравленных перчаток, дарили «перстни смерти» с ядом внутри, вручали ключи с шипами, натертыми смертоносной мазью, не говоря о кушаньях — пирогах и прочих яствах с подмешанным зельем. В злоухищренности доходили до того, что можно было ножом разрезать на две половинки яблоко, отравленное только с одной стороны, — одну, безопасную, часть съесть самому, а другой угостить свою жертву. Но чаще всего орудием убийства служил отравленный кубок, который преподносили, лицемерно восхваляя гостя. И многие были обязаны ядам своим богатством и темной славой, как, скажем, знаменитое семейство Борджа или Екатерина Медичи, получавшая яды со своей родины, из Италии. Именно здесь с давних пор процветало искусство их изготовления. На этом поприще особенно прославилась пресловутая Тофана из Неаполя. Изготовление яда она поставила на широкую ногу. Многие покупали ее маленькие флаконы с изображением Св. Николая, ставшие знаменитыми как «Aqua Tofana» («Вода Тофаны»), — неизвестного состава, без вкуса, цвета и запаха. Неизвестным остался и состав яда, которым английский министр Лейстер (XV в.) убивал политических соперников: яда, вызывавшего сначала чихание, а потом смерть, и получившего название «лейстерские чихания». При Людовике XIV отравления стали столь массовыми, что пришлось учредить специальную судебную палату по борьбе с этим злом. Однако число злоумышленников не стало меньше, просто они действовали изощреннее и ловчее. Среди них прославились некая Лавуазен, но особенно маркиза Бренвилье, отправившая на тот свет многих своих близких исключительно ради корысти, чтобы присвоить их состояние. Яд, которым она пользовалась, так и стали называть — «порошок наследства».
Опасаясь отравления, изобретали противоядия, носили перстни и браслеты с гелиотропом — темнозеленой яшмой с красными брызгами, которая будто бы спасает от яда, принимали различные, якобы предохраняющие, снадобья, заставляли слуг пробовать кушанья и вина и даже распечатывать письма, опасаясь, что бумага пропитана отравой.
Медицина не могла тогда отличить естественную смерть от насильственной. Если, скажем, отравление цикутой или беленой еще можно было установить, то отравление мышьяком, этим ядом ядов, ртутью или стрихнином, ставшими массовым орудием смерти, врачи и химики не умели распознать.
Во времена Диккенса убийства с помощью яда продолжались, причем главным образом с целью завладеть состоянием или воспользоваться страховкой жертвы. Диккенс, конечно, слышал о деле лекаря Кастена, отравившего двух своих друзей, чтобы присвоить их имущество. Кстати, об этом нашумевшем в свое время процессе знал и Пушкин. «Величайшими злодеями» назвал Диккенс мисс Блэнди, отравившую отца, противившегося ее замужеству, и врача Палмера, с помощью яда избавившегося от друга и собственной жены, застрахованной на крупную сумму в его пользу.
В этот ряд следует поставить и Уэнрайта. Трудно было представить, что этот денди, поэт и художник — изощренный убийца. Первой жертвой стал его дядя, после которого ему досталось роскошное поместье. Следущей пала мать жены, затем молодая свояченица, которую он уговорил застраховаться в его пользу на несколько тысяч фунтов стерлингов. Если кое-кто и догадывался о причине таинственных смертей, то изобличить преступника не могли. Поймали его на другом.
