Карл Май - В балканских ущельях
— Последнее я предоставил сделать другому. — И я указал на измиланца.
— Аллах! Он покалечился!
— Да.
— Или он мертв?
— Именно так.
— Дороговато заплатил за свой поступок. Кто же он? Он подошел к телу, заглянул в лицо и отшатнулся в ужасе:
— Боже мой, это же кузнец-оружейник Дезелим из Измилана!
— Тебе он известен?
— Да, он еще владелец кофейни, сколько чашек кофе я у него выпил, сколько трубок выкурил…
— Так что, он твой дружок?
— Нет, просто знакомый.
Тут подошел второй человек, перепрыгнувший через ручей вслед за Али. Он тоже осмотрел лицо мертвого и спросил меня:
— Ты гнался за ним?
— Да.
— И он лишился жизни?
— Увы.
— Значит, ты убийца, я арестовываю тебя.
— Ты не сможешь этого сделать, — вмешался Али Сахаф. — Ты не властен над этим человеком.
Тут второй изобразил на лице строгость и заявил тоном, не терпящим возражений:
— Ты, Али Сахаф, молчи, я — киаджа и командую здесь. Итак, кто ты?
Вопрос адресовался мне.
— Чужестранец, — ответил я односложно.
— Откуда?
— Из немче мемлекети.
— Это далеко отсюда?
— Очень далеко.
— У вас есть киаджа?
— У нас есть король.
— Это все равно. Я — король Кабача. Следуй за мной.
— Как арестант?
— Конечно, ведь ты убийца.
— А ты не хочешь сначала узнать, как получилось, что я погнался за этим человеком?
— Это можно будет сделать завтра, когда у меня появится время выслушать тебя.
— Время сейчас есть у меня, а завтра его не будет.
— Что ты еще болтаешь! Пошел вперед! — И он повелительно указал мне на ручей.
Тут к нему подошел Халеф, показал на сумку, из которой свешивалась плетка из гиппопотамовои кожи, и спросил:
— Итак, ты киаджа этого местечка?
— Да.
— Ты видал когда-нибудь такую плетку?
— Очень часто.
— А отведывал?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду следующее: если ты произнесешь хоть одно слово против этого сиди, эфенди и эмира, а также моего спутника, то я дам тебе этой плеткой по роже, так что твой любопытный нос свернется в сторону мечети султана My рада. Не думаешь ли ты, что мы приехали в Кабач, чтобы общаться с твоей личностью? Какой пуп земли нашелся! Видели мы шишек и покрупнее тебя! Зачем Аллах дал тебе кривые ноги и красный нарост на носу? Чтобы отличаться от остальных верующих? Берегись меня в гневе. Я и не таких ребят делал покорными с помощью вот этой плетки — не то что тебя.
Надо сказать, что киаджа был больше удивлен, чем испуган. Он оглядел малыша с головы до ног и спросил:
— Эй, ты часом ума не лишился?!
— Нет, это ты сумасшедший. Только выживший из ума может приставать к моему эфенди, могущественному эмиру Кара бен Немей с дурацкими обвинениями.
— А кто ты?
— Я хаджи Халеф Омар-бей, защитник невиновных, мститель за несправедливость и властитель всех киадж и начальников, покуда светит солнце.
Бедный чиновник не знал, что ему делать. Напористость малыша его обескуражила. Он повернулся ко мне:
— Господин, ты действительно такой значительный человек?
— А что, разве не похоже? — спросил я строго.
— О нет, ты выглядишь как эмир, но ведь ты загнал этого человека до смерти.
— Он сам виновен в этом.
— Почему?
— Он украл мою лошадь, а я догонял его, чтобы вернуть краденое.
— Дезелим из Измилана украл лошадь?!
— Ты что, не веришь словам эфенди? — грозно спросил Халеф, сделав шаг вперед и потянувшись к сумке.
— О нет, я нисколько не сомневаюсь, — поспешно проговорил киаджа. — Но может ли эфенди доказать, что вороной действительно его собственность?
— Вот доказательство! — И Халеф положил руку на плетку.
Я указал на Сахафа:
— Спроси вот у него. Он знает, что конь мой.
— Откуда ему знать? Он с тобой не знаком, ты ведь чужеземец!
— Он знает меня и видел, как я скакал на этой лошади.
— Это так?
— Да, — ответил Сахаф.
Тогда киаджа склонился передо мной и сказал:
— Я верю тебе, не соблаговолишь ли ты проводить меня до дома?
— Как пленник?
— Не совсем, только наполовину.
— Хорошо. Какую половину ты намерен арестовать. Вторая поедет раньше, ей некогда тут задерживаться.
Он уставился на меня с открытым ртом. На том берегу послышался громкий смех. Тогда киаджа повернулся к собравшимся и громко крикнул:
— Что здесь смешного, вы, людишки, рабы! Забыли, что я наместник султана? — И, обратившись ко мне: — Твоя невиновность доказана только наполовину.
— Тогда я сейчас докажу полностью!
— Ну, докажи.
— Охотно. Видишь эти ружье и нож? Я пристрелю каждого и зарежу любого, кто помешает мне ехать дальше. А вот и другое доказательство. Читать умеешь?
— Да.
— Вот мой паспорт с печатью великого господина! — И я показал ему документ.
Увидев мою фотографию, он коснулся лба, рта, груди и произнес:
— Эфенди, ты прав, ты полностью невиновен, можете ехать.
— Что ты сделаешь с трупом?
— Мы бросим его в воду. Пусть раки сожрут его, раз он виновен.
— Не смейте делать этого. Известите о его смерти родственников, чтобы те его похоронили. Пусть отправляется к праотцам верным способом. Если я узнаю, что вы не сделали этого, то сообщу о вашем поведении верховному судье Румелии.
— Ты что, его друг?
— Как ты можешь спрашивать! — ответил Халеф за меня. Румели кади аскери26 наш друг и родственник. Моя любимая жена — дочь его любимой жены. Трепещите, если сделаете что-то не так. — И он пошел за своей лошадью.
Киаджа согнулся в три погибели и сказал мне:
— Да подарит Аллах жене твоего спутника сто лет жизни и сотню детишек, внуков и правнуков. Я все исполню, как вы мне приказали.
— Не сомневаюсь в этом. Лошадь убитого и все, что на ней, тоже отдашь семье.
— Они все получат, эфенди!
Я был уверен в обратном, но меня это уже не касалось. Я был рад, что все обошлось и мой вороной, утерянный таким удивительным образом, снова со мной. Свист — и он прыгнул ко мне через ручей. Люди замерли в изумлении. Халеф же привел свою лошадь за повод.
— Господин, не зайдешь ко мне? — спросил Сахаф.
— Зайду. Хочу взглянуть на твоего отца.
Мы сели на лошадей и двинулись в путь, убедившись в том, что киаджа выставил у тела часового. Возле домишка Сахафа мы спешились. Внутреннее пространство хижины было поделено на две неравные части. В большей я заметил на кровати старика, приветствовавшего меня одними глазами. Он даже не пошевелился.
— Отец, это господин, о котором я тебе рассказал.
Я подошел к нему, взял за руку и дружески сжал ее. Он поблагодарил опять же одними глазами. Все в доме было чисто убрано, и это меня порадовало.
