Владимир Малик - Шёлковый шнурок
Собеский горько улыбнулся, развёл руками.
— О матка боска! До чего мы дожили! Польша может выставить против такого могущественного врага лишь несколько тысяч воинов! Где же шляхта? Где всенародное ополчение?
— Многие из вельможных панов заявляют, что эта война нужна одному пану Собескому, так пусть он, мол, и воюет…
— Одному Собескому! Вы слышите?! — воскликнул король. — Будто я забочусь только о собственной безопасности, а не о всей Речи Посполитой! Будем надеяться, что Менжинский наберёт казаков значительно больше. Подойдут подкрепления из Белой Руси и Литвы… Но по договору-то Польша должна выставить сорок тысяч!
— Австрийский посол Зеровский уже спрашивал, когда ваша вельможность сможет выступить в поход. Император ждёт, что вы прибудете под Вену не позднее конца августа.
— С чем же выступать? — вскочил с места Собеский. — Пехоты нет!
— Смею заметить, ваша вельможность, казаки — лучшие пехотинцы, — вставил королевич Яков и опять вспыхнул, как девица.
— Да, — согласился король, — но когда они смогут прийти? Мне нужно войско уже сегодня… И артиллерии у нас нет совсем. Наскребли каких-то двадцать восемь жалких пушчонок. Срам какой!
— Ян, не волнуйся. — Королева подошла к мужу и поцеловала в щеку. — Все устроится… Пан Станислав обещал привести из воеводства Русского несколько тысяч воинов…
— Пан Станислав, пан Станислав! — воскликнул со злостью король, задетый за живое тем, что жена вспомнила про своего фаворита. — Яблоновский на заседании сейма, пани, наложил в штаны, так теперь старается… Но его две или три тысячи — ничтожная помощь королю польскому!
Обиженная Марыся надула губки. Покраснела.
— Фи, пан! Что за мужицкие выражения позволяете вы при даме!
Собеский спохватился и ласково похлопал жену по щёчке.
— Прошу прощения, пусть пани не обижается: мне сейчас нелегко…
Замять неловкость поспешил Таленти.
— Ваша королевская вельможность, папский нунций Паллавичини передал совет папы о необходимости привлечь в коалицию Российскую державу…
Собеский удивлённо поднял брови. Это известие поразило его.
— Вот как?! Насколько я помню, Ватикан всегда был против союза наших двух держав. Когда в Варшаву приезжали московские послы, папский нунций предпринял все, чтобы переговоры были сорваны.
— Теперь папа Иннокентий думает иначе, ваша вельможность. Учитывая смертельную опасность для католицизма со стороны Стамбула, он вынужден отказаться от традиционно враждебной политики по отношению к Москве.
— Хм… Нашим народам, как я начинаю понимать, дорого обходилась эта традиционно враждебная политика, — вполголоса произнёс, отходя к окну, король, но не настолько тихо, чтобы не слышали присутствующие, в том числе и Таленти. — Если бы Польша и Россия вместе навалились на Османскую империю, то она давно перестала бы зариться на наши земли, а может, и на земли других народов…
Однако хитрый Таленти, притворившись, что не расслышал, продолжал говорить дальше:
— Москва выставит не менее ста тысяч воинов и будет угрожать Крыму и тылам Османской державы — вот почему следует привлечь её в созданную Священную лигу.
— И папа не боится, что это может усилить позиции православия?
— Наоборот, папа лелеет тайную надежду, что лига, кроме всего, поможет проникновению католицизма в русские и украинские земли.
— Хм… хм, — не скрывая иронии, хмыкнул Собеский. — Так думает святейший отец?
— Так, пан король. А что думает папа — то истина!
Собеский едва сдержал гнев. Он сам прекрасно понимал, что вступление России неизмеримо усилило бы лигу. Его покоробило то, что ему, королю, опытному политику и воину, вдалбливает это в голову его собственный секретарь. Пся крев! И ничего не скажешь! Таленти — не только ставленник иезуитов, но и тайный осведомитель Ватикана в Варшаве… Умный, хитрый, как сто чертей, — с ним легко работать, ибо он все знает и все может, но его нужно и остерегаться: руки Ватикана длинны и беспощадны! Чуть что не так — тот же самый Таленти или кто иной, кого и не подозреваешь вовсе, поднесёт тебе бокал с отравой…
Овладев собой, Собеский спокойно произнёс:
— Хорошо. Передай, пан секретарь, что мы начнём переговоры с Москвой. Хотя, думается, она сейчас не готова к войне. После смерти царя Федора прошлой весной на престол взошли малолетние братья Иван и Пётр, а державой правит их старшая сестра — регентша София. Недавно она с большим трудом подавила восстание и больше думает об укреплении своей власти, чем о новой войне. Но с переговорами медлить не будем. Если не сможем сразу подписать договор о взаимности, то, надеюсь, удастся договориться о том, чтобы мы могли вербовать волонтёров на Запорожье. Несколько тысяч запорожцев оказались бы хорошим подспорьем нам в походе!
— Я тоже так думаю, — склонил в поклоне голову Таленти. Теперь его вид был смиренным, а взгляд предупредительным. — Пан король позволит мне уйти?
— Иди.
Когда Таленти вышел, Собеский дал волю гневу.
— Проклятье! Поляки думают, что ими правит их король! Как же! Находятся силы более могущественные — магнаты, папский престол, король Людовик… Ну нет, я вырвусь из этих тенёт! Я утвержу в Польше самодержавие, и будущий польский король Яков не будет уже ни перед кем склонять голову!
Он левой рукой обнял жену, правой привлёк к себе сына, вместе с ними упал на колени перед распятием и страстно зашептал:
— О милостивейший пан Езус! Спаси Речь Посполиту! Дай мне силы разгромить всех врагов моих — и тех, которые идут на Вену, и тех, которые, как гадюки, гнездятся возле меня, и тех, которые издали следят за каждым моим шагом, надеясь на мою случайную ошибку. Помоги мне, пан Езус, и я мечом своим до гроба буду служить тебе! Амен!
Собеский трижды перекрестился, глядя широко открытыми глазами на холодное золотое распятие.
5
Встреча проходила в доме корсуньского полковника Захария Искры. За столом, кроме хозяина, сидели полковники: фастовский — Семён Палий, брацлавский — Андрей Абазин и богуславский — Самуил Иванович, или Самусь, как его за весёлый нрав и невысокий рост ласково прозвали друзья. Каждый полковник взял с собой одного или двух помощников. С Палием приехали сотник Часнык и Роман Воинов.
По другую сторону стола были только трое: комиссар Менжинский, шляхтичи Порадовский и Монтковский.
Как водится, сначала гостей пригласили отобедать. Поляки, видимо, сильно проголодались: рыжий, горбоносый, худой, как жердь, Порадовский и дородный, курносый Монтковский, пренебрегая шляхетским достоинством, уписывали жареную рыбу, не разбирая костей. Красивый, чернобровый полковник Менжинский осуждающе посматривал на них, словно призывал к сдержанности, хотя и сам ел с таким аппетитом, что за ушами трещало.
