Мария Семенова - Лебединая дорога
Видга кормил отца с ложки и ухаживал за ним, как еще не всякая нянька. Никому не позволял сменить себя подле него. Не вспоминал ни о лыжах, ни о рыбной ловле. Спал здесь же — урывками, вполглаза.
Сам отбирал для пятнистой козы душистые веники, сам ее доил. И поил отца из деревянной кружки целебным парным молоком…
Эрлинг Виглафссон не успел как следует обжиться в Терехове, когда с юга, из ближнего фиорда, по первому снегу прибыли гости. Старший из них привез на груди палочку темного дерева, испещренную полустертыми рунами: знак сбора на тинг.
Такую палочку передают от двора к двору, когда населенный край зовет своих мужей на совет. Кто-то принес ее в тот южный фиорд, и вот теперь она путешествовала дальше. И как всегда, торсфиордцам предстояло отвезти ее к месту тинга. И отдать законоговорителю — до следующего схода.
Ибо севернее Сэхейма лежала уже не Страна Халейгов, а Финнмерк. Другие люди жили там — их называли здесь финнами. Иное племя и обычай иной…
Соседи приехали зимним путем: на санях, по старой горной дороге. Вот и пришлось Эрлингу первым их принимать, потому что Терехов стоял ближе к горам.
Немало подивились гости, увидев его новым хозяином двора. Подивились и порадовались. Ибо сыновья Ворона всегда ходили походами далеко на юг, не трогая живших вблизи. Зато Рунольв, веривший в себя беспредельно, грабил всех без разбору…
— Отдохните с дороги, — сказал Эрлинг прибывшим. — А мы с братьями пока решим, кому из нас ехать.
И не так-то просто было об этом решать! На тингах принимают законы и судят о важном — о судьбах людей и всей земли. Кому же выступать вперед других, как не лучшему в роду?
На тинг приносят свои обиды и тяжбы и просят поддержки у закона страны.
И закон законом, но часто бывает так, что правым выходит тот, кто посильней.
Вот и ищут малые люди заступничества у именитого человека. А много ли во всем Халогаланде воинов именитей Халльгрима Виглафссона? Кто лучше него решит, за кого заступиться, кому помочь?
А еще на тингах договариваются о свадьбах, встречают старых друзей — и приобретают новых врагов. Покупают и продают, стравливают людям на потеху свирепых жеребцов… Ибо раз в год здесь собирается вся огромная округа-фюльк.
Кто же лучше хевдинга сумеет позаботиться об удаче и достатке всей родни?
Но Халльгрим лежал пластом. И Видга приподнимал его на подушке, чтобы влить в рот мясной отвар.
— Поеду я! — сказал Хельги. — И со мной — Бьерн Олавссон и еще кто-нибудь. А Олав с Эрлингом пускай стерегут двор!
Не произнесенное вслух, за этим стояло: а обо мне, если вдруг что, печали немного… Место тинга было в нескольких днях пути на юг, и дорогу считали опасной.
В прежние годы Халльгрим редко отпускал Хельги одного… Знал брата, знал горячий нрав, сколько раз доводивший мало не до беды. Однако нынче, ничего не поделаешь, придется ждать о нем вестей. И то верно, не Эрлинга же посылать… Халльгрим, отдыхая после каждого слова, сказал только одно:
— Почаще вспоминай об Ас-стейнн-ки, брат.
Хельги понял. Дом-то ведь мог и укрепиться, и пошатнуться, и все это смотря по тому, сколько новых друзей и врагов обретет он на тинге. Сумеет ли вовремя сказать разумное слово и придушить готовую вырваться брань! Дело для мужа. Трудное, как битва, и достойное, как битва…
Хельги все еще носил повязки на лице и на груди. Но собрался быстро и уехал вместе с гостями — на следующий день. Звениславка запомнила, как его провожали со двора: он ведь до последнего не отпускал ее прочь. Хельги сидел на коне прямо — широкоплечий красавец, волчья куртка с живыми стоячими ушами и пастью вокруг лица, у пояса — боевой топор, и видно, что не для красы…
Бьерн, сидя в своем седле, держал повод коня Виглафссона. И конь, умница, видать, понимал, что понесет слепого. Переступал по снегу осторожно, послушно…
Хельги наклонился напоследок к Звениславке, дотянулся, провел ладонью по ее лбу.
— Вернусь, — сказал, — подарок привезу…
Острое писало, сработанное мастером Иллуги, чертило буквицу за буквицей, испещряло гладкую бересту…
«…А Правда у урман — строгая, — записывала Звениславка. — И во всякой земле своя. Но всюду, как сказывают, есть обычай один. Не смеют эти люди поднять друг на друга руку в день веча. Даже если кто месть мстит за отца или за брата родного. А того ради всякий, на вече собираясь, в знак мира перевязывает ножны ремешком…»
Вот пошел пятый день, как проводили Хельги в дорогу. И тут в Сэхейм пожаловали новые гости! И на этот раз — с полуночной стороны.
Угасал короткий зимний день, да и не день вовсе, так, далекий свет из-за гор, когда одни за другими перепорхнули прочно застывший фиорд шесть узких и вертких санок-нарт, зафыркали возле ворот большеглазые рогатые олени! Дома, в Кременце, Звениславка видала лосей и в санной упряжи, и под седлом, но оленей — ни разу. Да и олени здешние были какие-то не такие: дивуйся, кто увидал! И люди сошли с нарт больно уж странные. Все, как один, невысокие, чуть не меньше Звениславки. Но крепкие с виду, чуть-чуть раскосые и с головы до ног в изукрашенном вышивкой оленьем меху… А речь их показалась Звениславке сродни мерянской. Но не совсем.
Урмане встретили оленных людей, как ближнюю родню. Пригласили в дом, но те не пошли: на вольном воздухе оно привычней. Только заглянули проведать Халльгрима — и наружу. Живо растянули припасенными шестами кожаные палаточки-чумы, разложили костры… Устраивались прямо на просторном дворе, как видно, хозяевам доверяли. А коней рогатых выпрягли и пустили пастись — добывать из-под снега широкими копытами жухлую траву и пестрых мышей.
Звениславка поймала за руку Скегги, и тот торопливо рассказал ей, что это приехали из своего Финнмерка люди племени квеннов. Привезли дань. А привела их старуха охотница по имени Бабушка Лосось!
Любопытная Звениславка долго ходила между палатками. Благо никто не гнал. Смотрела, как квенны с урманами снимали с нарт моржовые клыки, красную рыбу, птичий пух и меха. То-то будет чем торговать на будущее лето! Богатая дань — за страх такую не соберешь. Да чтобы сами везли!
Знать, не одни квенны жили в той полуночной стороне. Был и лютый враг, от которого Халльгрим их защищал. Тут припомнились было какие-то разговоры о давней поездке братьев в Финнмерк… но вот беда — говорили о том в Сэхейме всегда неохотно, как о деле, принесшем великую неудачу. И с чего бы такое, дань-то — вон ведь лежит?
Однако расспрашивать Звениславка все равно не решилась. Даже Скегги. Что еще выплывет — может, лучше бы и вовсе не знать…
На другой день она снова гуляла по двору, обходя дымившиеся костерки.
