Рудник «Веселый» (СИ) - Боброва Ирина

Аллочка надулась и молчала всю дорогу. Я тоже молчал. Ехали по Комсомольскому проспекту, там, где новая постройка сменяется частными домами. То же место — время другое, и в салоне рядом сидела не Аллочка, а Иван, друг и напарник. Иван был простым парнем, за плечами ПТУ и армия. Служил в Чечне и, вернувшись, попал тёпленьким к Сергеичу. Тот поставил нас в спарринг, и мы как-то незаметно почувствовали взаимное уважение. А потом стали вместе отрабатывать темы, которые подкидывал нам тренер…

— Три аккорда полюс надрывный сентиментализм! Яков, шансон, конечно, дело вкуса — чаще дурного, но… выключи, пожалуйста. Надоело уже, — нарушила молчание Аллочка, а я, услышав это, вздрогнул: она почти повторила Ванькину фразу…

— Слышь, Яшка, выключи уже эту тягомотину! В натуре, задолбал уже! — Иван прокашлялся и блеющим голосом передразнил: — «В Караганде родился, в Самарканде помылся, в Ашхабаде обосрался…» Терпеть не могу эту песню, и фильм тоже не люблю!

— А мне нравится «бумер», — возразил ему я, — всё чисто по жизни.

— Конец беспонтовый, — скривился Иван.

— Вот я и говорю, жизненный. Это только в сказках, Ваня, всё хорошо кончается. Ладно, не будь занудой, — усмехнулся я, но просьбу выполнил, помня, как не по себе было другу после первого просмотра фильма. — Суеверный ты стал, братишка, тюрьмы боишься?

— Братан, мне после Чечни твоя тюрьма до одного места, — Иван хохотнул и сменил тему разговора: — Блин, Яшк, мы в натуре с тобой как менты работаем!

— В смысле? — Выехав с Воровского на старый мост, я прибавил скорость, мечтая скорее завершить дела и добраться до дома — в этот день намахался на тренировке и подустал.

— Ну, это, типа добрый следователь и злой! Я в кино видал.

— Ну, вообще-то, это не только ментовской приём, просто мы на всю катушку используем методы психологического давления, — наивная непосредственность друга позабавила. Я улыбнулся. — А ты окно-то зачем разбил?

— Да это, дебил, в натуре! — ответил Макар, носовым платком стирая кровь с запястья. — Чё опять за фуфло поставил?

— «БИ-2», — ответил я, прибавляя громкость.

— Заколебал своим роком. Ты бы ещё, как они, волосы отрастил да серьгу в ухо вставил. Рокер хренов, — проворчал он, меняя кассету, салон наполнил хриплый голос Ноговицына.

Я сморщился и тоже подколол любителя шансона:

— Ну, тогда, Ванька, и тебе надо бы прикид сменить. А что, надень фуфаечку да мурочку наколи на всю грудину. — И, представив друга в таком виде, расхохотался. Тот обиженно засопел, отвернулся. — Ладно, иду на компромисс, послушаем радио.

— О, Яшка, глянь, — воскликнул Иван, ткнув пальцем в стекло, — уже третья авария! Я тут пока едем, венки на обочинах считал. Прикинь, шесть штук. А если в машине по четыре человека ехало, то двадцать с лишним трупов? Вот чё тут получается, это столько народу ласты склеило в авариях?

— Охренел, братишка. Нельзя в дороге на такие вещи даже внимание обращать.

— Яш, да ты не грузись, эт я так, к слову!

— Ты базар-то фильтруй! — Вскипел я неспроста — незадолго перед этим у меня умерла мать, так и не оправившись после аварии, но, заметив удивление на лице друга, я сказал:

— Примета плохая, Иван. Особенно в дороге.

— О… смотрю, ты у нас в приметы уже верить стал. А картишки раскидывать не пробовал? А, Яшк? — Ванька прыснул, а я в ответ беззлобно выругался:

— Да пошёл ты! Короче, я тебя одного не оставлю, что-то на душе неспокойно. Мало ли кого Федот притащит, мы сейчас к мяснику пораньше заглянем, а на стрелу позже подтянемся. Сами управимся, санинские пацаны адекватные, с ними всегда добазариться можно. А вот с мясником могут быть проблемы, да и разговор надо правильно поставить, этот гандон кое-что просечь и прочувствовать должен. Давай садись за руль, у меня уже в глазах всё сливается, и гоним в Алтайку. — Мы поменялись местами.

Скоро «бэха» летела по спящим улицам Новоалтайска, до которого от Барнаула минут двадцать езды.

— Яшка, ты помнишь, куда ехать?

— Ага. Не вижу табличку. Какая улица?

— Промышленная, — ответил он, включив дальний свет.

— Промышленная, говоришь? Дуй прямо, потом повернёшь направо, на Тюленина, оттуда в третий переулок налево. Там остановишься у дома. Большой такой, окна на дорогу выходят. Перед воротами асфальтированная площадка. Короче, домик заметный, даже в темноте мимо не проскочишь.

— Замётано. Слышь, а откуда ты так хорошо дорогу знаешь?

— Да с Шалым как-то ездили, и, прикинь, к этому же козлу. Тогда тоже по долгам накосячил. Он, падла, как пионер — всегда готов кинуть ближнего.

— Гы-гы… и дальнего тоже, типа! Слышь, Яш, а терпилу как бить — сильно или не очень?

— Сильно. Только не по морде. Надо, чтобы фейс у него чистенький был. Тормози! Вот тридцать четвёртый дом. Смотри-ка, не спит, свет горит.

Мы вышли из машины. Я постучал в окно, а Иван с хрустом размял пальцы.

Отодвинулась занавеска, в стеблях помидорной рассады появилась мятая физиономия хозяина дома.

— Какого хрена по ночам шаритесь? — рявкнул рассерженный мясник, открывая форточку.

— Ты выйди, Семён, — спокойно ответил ему Иван, — дело есть, поговорить надо.

— Приходите утром, — наглости в голосе должника поубавилось. Он попытался закрыть форточку, но Иван ударил кулаком — посыпалось стекло, мужик отшатнулся, уронив несколько ящиков с хилыми ростками.

— Сука, ты чё базаришь?! Я щас, в натуре, тебе весь дом разворочу!

— Погоди, Иван! Шипицын, разговор есть, давай по-хорошему, а то он действительно домик-то разворотит.

— А что случилось? — испуганно проблеял должник.

— Собаку успокой, чё надрывается? — сказал ему Иван и добавил: — Слышал я, что ты денег Гене Фисенко задолжал.

— А, это?! — Шипицын облегчённо вздохнул, было понятно, что у бедолаги будто гора с плеч упала. — Сейчас выйду. — Занавеска опустилась, и тут же загремели засовы на двери. — А ну цыц! — прикрикнул он, выходя из дома.

Собака умолкла, створка железных ворот, еле слышно скрипнув, отъехала в сторону.

— Ребят, так мы с ним вот разговаривали, он сказал, что подождёт, — нагловато начал Семён, смело шагнув на улицу, но не убирая руку с воротного засова. — А вы-то чего в чужое дело лезете? Сами договоримся.

— Он, может, и подождёт, а вот мы не будем, — ответил я, показывая ему расписку.

— Да чё с ним сюсюкаться? — Иван схватил должника за грудки и выдернул из-за ворот.

— Осади, осади, братишка, — приказал я. Семён не на шутку испугался. Гена Фисенко, когда приезжал за долгом, сам больше походил на просителя и чуть ли не клянчил свои же деньги. Семён понимал, что обнаглел, но отдавать долг не хотелось, тем более что кредитор сильно и не настаивал. Со мной он уже имел дело — тогда я приезжал без Ивана, с невысоким коренастым парнем по кличке Шалый. Разговаривали мирно, не угрожали. Мясник меня запомнил, как-то пару раз пересекались с ним на рынке, здоровался первым. Сейчас он хоть и косился на Ивана, на разбитое стекло, но не показывал вида, что боится. Видно, понадеялся, что опять закончится разговорами. — Так что, Сёма, будем с долгом делать?

— Не, ребята, я клянусь, отдам. Да он согласился на рассрочку, так что у меня есчо есть время. Рассчитаюсь, но не в этом году. Не, пацаны, ну это не ваши же проблемы, ну согласитесь? — попытался перехватить инициативу мясник. — Это же наши с Геной проблемы, и мы их когда-нибудь решим.

— А вот здесь ты ошибаешься. Теперь это наши проблемы, Сэмэн. — Я прищурился, положил руку на плечо должника и заглянул ему в лицо. — Что такое переуступка долга знаешь?

— Знаю, — Семён, успокоенный уважительной речью, не заметил пренебрежения и расслабился.

— Ты чё, сука, не врубаешься, чё те говорят?! — Иван, делая вид, что собирается пнуть камешек, «промазал» и попал ботинком должнику в живот.

Шипицын согнулся, хватая ртом воздух. Иван тут же ударил его ребром ладони по шее — не сильно, чтобы не убить, но и этого оказалось достаточно: мужчина рухнул на асфальт, хватая ртом воздух, словно вытащенная на берег рыба.