Проклятие рода - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Беру тебя, Доротея, в законные жены, дабы иметь тебя при себе на ложе своем и у очага своего… в красоте и убожестве, в счастье и несчастье, в болезни и здравии….пока не разлучит нас смерть… и во всем этом я даю тебе клятву.

А вокруг блеск корон, митр, драгоценностей, а эти рыцари, а эти дамы, стоявшие в ряд за огромными свечами, как души избранных в раю, и вся это толпа на площади перед собором…

Архиепископ принял от второго прелата с огромного серебряного блюда плоское золотое кольцо, украшенное драгоценным камнем и соединил руки брачующихся.

- Во имя Отца – произнес принц, надевая кольцо на кончик большого пальца Доротеи, - Во имя Сына, - на кончик указательного. – Во имя Святого Духа – на кончик среднего, - и, наконец, надел полностью на безымянный пальчик и промолвил. - Аминь!

Доротея стала женой Кристиана. Ах, как это было чудесно. Катарина повторила вновь:

- Беру тебя… в законные жены… дабы иметь тебя при себе на ложе своем… Боже, Пресвятая Мария, значит, Доротея, моя милая Доротея, сегодня будет спать не одна, а с мужчиной? – Катарина даже раскрыла глаза, но перед ней было лишь серебряное распятие и мерцающий огонек свечи. – С мужчиной? Но как? Чем они будут заниматься? Тем от чего появляются дети? Господи, это грех? – она в упор смотрела чистыми широко распахнутыми голубыми глазами на изогнутое в нечеловеческих страданиях тело Христа. – Значит когда-то и я… кто-то скажет и мне, что… в законные жены… на ложе своем… - Картинка так радужно блиставшая весь день в воображении девочки как-то разом поблекла. А прекрасный принц вдруг превратился в страшного бородатого мужика, который тянулся к ней своими огромными грубыми ручищами. От него отвратительно пахло, как от конюхов, к которым как-то раз приблизилась Катарина, сбежав от кормилицы Марты в возрасте шести лет. Она заблудилась во дворах их замка в Лауембурге, и случайно попала на конюшню, проникнув туда через небольшую калитку. Там она увидела нескольких молодых мужчин, которые громко что-то обсуждали и хохотали при этом непристойно и мерзко (так ей показалось!), прихлебывая какое-то пойло из огромных деревянных кружек. С ними была парочка пышных телом великовозрастных (по сравнению с Катариной, конечно!) девиц с птичьего двора, которые прижимались к парням, а те лапали их то за верхнюю, то за нижнюю половины туловищ. Одной из них, так показалось девочке, кто из конюхов все время пытался задрать серую холщовую юбку. Принцесса потихоньку подошла к ним, рассмотреть получше, а они ее не замечая, вели себя все более и более развязнее. И тут она почувствовала этот отвратительный запах. Возможно, это был целый букет из острого конского пота, давно немытых мужских и женских тел, прокисшего вина или пива и лошадиного навоза, но его затхлость и омерзительность столь сильно ударила в нежный нос принцессы, что у нее закружилась голова и Катарина тихо застонала, стараясь рукой зажать ноздри. Но запах проникал отовсюду, и попытки принцессы, спастись от него, были безуспешны. Конюхи, услышав чей-то приглушенный стон, обернулись и остолбенели, увидев нежданную гостью. Катарина почти уже валилась с ног, когда кто-то из них быстро метнулся к ней, но вместе с ним приблизился и этот ужасный запах – принцесса лишилась чувств.

В замке уже давно был переполох, вызванный ее исчезновением и теми отчаянными криками, что подняла кормилица. Смущенный конюх вынес тело принцессы, был сразу окружен стайкой служанок, которые ругали его почем свет стоит, отобрали у него малышку и передали на руки Марте. Конюх пожал плечами, недоумевая из-за чего крик, и каким образом маленькая госпожа попала на задворки замка. Выразив таким образом свое отношение к происшедшему, он, не спеша, вразвалочку и почесываясь, удалился обратно, к ожидавшей его веселой компании. Сюда, на задний двор замка, уже спешила, привлеченная шумом сама герцогиня. Катарина пришла в себя на свежем воздухе и, не понимая, что произошло, вертела головкой по сторонам, осыпаемая поцелуями Марты. Убедившись, что с принцессой все в порядке, герцогиня строгим голосом высказала свое недовольство кормилице, велела немедленно отнести дочь в спальню, а также вызвать на всякий случай врача, и, зажимая батистовым платочком нос, удалилась, негодуя вслед за ними.

Вот и сейчас, вспомнив то происшествие или, точнее сказать, его ужасный зловонный запах, Катарина вдруг почувствовала, как комок тошноты внезапно встал у нее в горле. Она поспешно поднялась с колен, быстро перекрестилась, прося прощения у Господа за свое поведение, подбежала к туалетному столику и, схватив кубок с водой, жадно стала пить, стараясь избавиться от неприятных воспоминаний.

Напившись чистой и прохладной воды, она почувствовала облегчение и решила немедленно лечь спать. Забравшись на кровать, она свернулась клубочком под теплым одеялом и сказала себе твердо:

- Этого с тобой никогда не случиться, Катарина! У тебя будет жених лучше чем у Доротеи. А делить ложе со своим законным супругом это не грех! Зато у нас будет много очаровательных детишек. А потом, я же смогу все расспросить у моей любимой Доротеи! – Это умозаключение показалось Катарине совершенно правильным, и даже не собираясь больше рассуждать о том, каким образом появляются дети, принцесса преспокойно уснула.

Ей снился огромный корабль, весь в белоснежных парусах, на носу которого стоял прекрасный принц с сияющих позолотой латах. На нем не было шлема и его густые вьющиеся льняные волосы, прихваченные тонким кожаным ремешком, развевались кудрями от порывов ветра. Одной рукой он опирался на рукоять огромного меча, а другой приветливо махал ей – Катарине.

Глава 2. Схизматик.

Королевство Швеция, провинция Финляндия, Улеаборг.

Их было человек двадцать. Разутые, со связанными за спиной руками, в длинных сермяжных рубахах, покрытыми от пота и морской соли белыми разводами, в таких же портках, нелепо торчащих из под подола верхнего одеяния, они столпились в окружении солдат. Всклокоченные волосы и бороды с запекшейся кровью, ссадины на лице и теле, что проглядывали сквозь рваное и окровавленное полотно рубах, свидетельствовали о том, что приведены они сюда были не по доброй воле, а насильно. И сдача в плен прошла отнюдь не без потерь для нападавших. В стороне от окруженных пленников, прямо на траве лежали тела нескольких стражников, над которыми стоял, чуть наклонившись к умершим, католический монах в коричневой выцветшей рясе, и читал им заупокойную мессу. По соседству с покойными, еще несколько солдат, громко стонали, страдая от ран или от той боли, что причинил им только что лекарь, спокойно вытиравший окровавленные по локоть руки о свой черный фартук.

Некоторые из пленных беспокойно озирались по сторонам, словно выискивая возможный путь к спасению, другие, опустив голову, тихо шептали про себя слова молитв, изредка осеняя крестным знамением. Направленные прямо на безоружных людей острия пик, да тщательно скрученные крепкими веревками руки, не оставляли никаких шансов на спасение. Лишь двое или трое, крепких мужчин, державшихся впереди остальных, вели себя на удивление спокойно, ожидая той участи, что приготовил им Господь. К одному из них, на вид лет пятидесяти, широкоплечему и коренастому, прижимался, насколько позволяли путы, мальчишка лет пятнадцати. Отец сильнее других пострадал в схватке. Огромная рубленная рана, тянувшаяся от самого лба, через левый глаз, пересекавшая щеку и уходившая куда-то в глубину бороды, сочилась кровью и обезображивала лицо, но не лишала его выражения гордости и презрения. Ими просто пылал правый глаз, уцелевший в бою. Левый либо пострадал от страшного удара меча, либо просто залился кровью так, что открыть его не было возможности.

По каменным ступеням крыльца, на двор медленно спускался богато одетый и прекрасно вооруженный человек. Возраст его был уже довольно преклонный, лет около шестидесяти, но за мощью фигуры этого не замечалось. Его длинные седые слегка вьющиеся волосы прикрывал большой берет из черного бархата, чуть заломленный на правую сторону и украшенный серебряной пряжкой с изображением Богоматери. Его латы, нашейник и налокотники были разукрашены серебром и вместе с кольчугой серебрились, как иней, являя собой образец настоящего искусства германских оружейников. Сверху был накинут камзол из такого же черного бархата, что и берет. Наколенники и набедренники были из чешуйчатой стали, кованые стальные сапоги защищали ноги. На его правом боку висел широкий кинжал, называвшийся «Милосердие», слева, на роскошной перевези, покоился большой меч, дополняя собой общую картину вооружения рыцаря. Черты его лица были неправильны до безобразия, но твердая поступь, смелая осанка, грозный и повелительный взгляд из-под густых поседевших бровей на обветренном, покрытым легким загаром лице, говорили о том, что обладатель этой внешности олицетворяет высшую власть в округе. Он наделен самыми высокими полномочиями, он казнит и милует, представляя сейчас и здесь самого короля.