Константин Бадигин - Ключи от заколдованного замка
— Граф фон дер Пален!
Военный губернатор Петербурга подъехал к императору.
— Чтоб его, сударь, не было! — распорядился Павел, указывая плеткой на театр. — Эта куча хлама намозолила мне глаза. — Пришпорив коня, он поскакал дальше.
О новом театре говорили давно. Обветшалый оперный дом не украшал город. Но император любил внезапностью приказов производить впечатление на своих подданных.
Моряки обратили внимание, что прохожие и проезжие избегали встречи с императором. Улицы были пустынны. Как только люди замечали кавалькаду, тотчас сворачивали на другую сторону. Делали это и штатские, а особенно офицеры.
В переулке всадники услышали резкие удары колокола, раздавшиеся из-за забора, не похожие на церковные.
— Что за звон? — закричал император.
— Звонят к обеду у графини Строгановой, ваше величество, — доложил военный губернатор.
— Дура старая, почему обедает в три часа? — разгневался император. — Приказать, чтоб обедала в час!
Один из адъютантов поскакал с приказом к графине Строгановой, а остальные, во главе с императором, двинулись во дворец.
По пути император спросил у незнакомого армейского майора, оказавшего ему все полагавшиеся почести:
— Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?
— Три, ваше величество!
— А позвольте узнать, господин майор, какие?
— Сегодня — щи, каша да сладкий пирог.
Император повеселел. По его приказу майорскому чину полагался обед из трех блюд.
— Молодец, господин майор, бравый офицер, славный офицер! Считайте себя подполковником.
Адъютанты записали имя, отчество, фамилию очумевшего от радости майора.
У дворцового крыльца император спешился и тут же скрылся за дверью.
— А вы, государи, извольте ехать в Преображенский полк, на ротный двор, и ждите повелений, — сказал военный губернатор фон дер Пален. — Молите бога о благополучном окончании сего прискорбного дела. А теперь познакомимся. — Он вынул записную книжку. — Кто вы? — спросил он у ближайшего к нему офицера.
— Лейтенант флота российского Павел Скавронин, — выступил вперед костлявый и высокий офицер. Он был коротко острижен. Небольшие усики и бакенбарды украшали его лицо.
— А вы?
— Лейтенант Федор Карцов, — выпучив голубые глаза, отрапортовал маленький и полный моряк с густыми рыжими волосами.
— А вы?
— Лейтенант Иван Круков.
— Очень хорошо, господа. Надеюсь, скоро встретимся. — И губернатор поспешил вслед за государем.
Офицеры отпустили коляску, благо до казармы Преображенского полка было недалеко.
— Попали, словно кур в ощип, — тонко пропел Федор Карцов.
— Вот он какой, его величество Павел Первый!
— Вам-то ничего, господа, вы холостяки, — грустно сказал Круков. — А ведь я к жене ехал… Три года не виделись. Она москвичка, моя Леночка.
В Преображенском полку моряки оказались как бы под домашним арестом. Из помещений их никуда не выпускали, но и в карцер не посадили. От офицеров-преображенцев они узнали о многих прискорбных изменениях в столице. После смерти Екатерины гатчинцы устремились в гвардию, их называли опричниками. Многие возмущались непонятным пристрастием императора к Мальтийскому ордену.
В большой ротной комнате Преображенского полка моряки прочитали вывешенные на стене правила, составленные лично императором. В правилах было сказано, что при встрече с государем на улицах даже дамы должны выходить из экипажей, несмотря на дождь и грязь, и делать глубокий реверанс, статским сбрасывать шинели и по-военному отдавать честь. На улицах не дозволялось произносить слово «курносый» и называть животных «Машкой».
Проходя мимо Зимнего дворца, все горожане должны снимать шапку, несмотря ни на какую погоду, и идти с непокрытой головой, отдавая почесть каменному зданию.
С удивлением смотрели моряки на новую флотскую форму. Вместо белых петровских мундиров моряки надевали темно-зеленые, с белым стоячим воротником, скроенные на прусско-голштинский манер.
Военные шпагу носили не на боку, как раньше, а сзади. Голову украшала низенькая шляпа, а ноги обуты в ботфорты.
Еще больше удивила процедура причесывания на новый манер. Прибывшего из деревни отставного полковника, призванного императором во дворец, на глазах моряков тут же, во дворе, принялись оболванивать. Остригли спереди, и один из мастеров принялся натирать меловым порошком подстриженные волосы. Потом обернули рогожным кулем, чтобы не выпачкать одежду, и мастер, набрав в рот хлебного квасу, начал опрыскивать ему голову, а после обильно посыпать мукой.
Сделав прическу, полковнику приказали сидеть и ждать, пока на голове образуется клеевая корка. Сзади к волосам привязали железный восьмивершковый прут, чтобы сделать косу согласно артикулу. Букли приставили из войлока, прикрепив их на проволоке, огибавшей череп и державшей войлочные украшения на высоте половины уха.
Через три часа клеевая корка на голове затвердела, и полковнику разъяснили, что теперь он может стоять несколько часов под дождем либо снегом без всякого ущерба для новой прически.
Только через пять дней в Преображенский полк прибыл один из флигель-адъютантов, находившийся в императорской свите в тот памятный день.
— Немедленно во дворец, господа офицеры, — скомандовал он морякам, — император приказал.
Несмотря на то, что дворец был совсем рядом, офицеров повезли в коляске командира полка.
Дворец был похож на казарму. На плацу маршировали солдаты. Беспрестанно входили и выходили офицеры с повелениями и приказами. Отовсюду раздавался назойливый топот сапог и позванивание шпор.
Адмирал Кушелев встретил моряков у подъезда и объявил, что император хочет их видеть немедленно. Он отвел их во внутренние покои дворца и велел ждать в большой продолговатой комнате среди военных всякого звания, одетых в странные, невиданные мундиры.
— Я вам окажу поддержку, — шепнул адмирал недоумевающим офицерам.
Наконец раскрылись высокие резные двери. В приемную вошел император, в мундире и с тростью в руках, и, твердо вышагивая, направился к морякам.
— Вы не хотите мне служить?.. Вы желаете служить аглицкому королю? Вы якобинцы! Я разрушу ваши идеи… Уволить в отставку… В Сибирь!
Павел Петрович был явно не в себе и даже замахнулся берлинкой на лейтенантов.
— Мы русские, ваше величество, — твердо ответил лейтенант Круков, — и, кроме русского мундира, другой мундир не наденем!
Адмирал Кушелев приблизился к императору и стал ему что-то тихо говорить. Император будто немного успокоился.
