Андрей Посняков - Грамота самозванца
– Думаю, что нет, монсеньор, – усмехнулся Лавицкий. – Самозванец наш юный друг или нет – дело десятое. Особенно если он добьется успеха.
– А вот в этом случае, сын мой, эти документы станут опасны, очень опасны! – Нунций возбужденно всплеснул руками, так, что тени от рукавов его сутаны дернулись на стене, словно крылья исполинской птицы. – Опасны – но необходимы. В том случае, если новый русский государь вдруг попытается забыть все свои обещания. Впрочем, усесться на московский трон – дело далеко не быстрое, даже при поддержке магнатов, а до тех пор компрометирующие Дмитрия документы нам вряд ли понадобятся. Куда же их деть – вот вопрос! В Ватикан? Нет. Усиливать подозрительность Папы нет никакой необходимости, так?
– Все так, монсеньор. – Лавицкий неожиданно улыбнулся. – К тому же у меня появилась вдруг одна мысль… Мы ведь давно с вами дружим, не так ли?
– Ну-ну? Говорите, к чему вы там клоните?
– Да ни к чему, собственно, не клоню, – хитро прищурился иезуит. – Просто хочу напомнить очевидный факт: в случае успеха… гм… предприятия какие-то там Мнишеки получат Новгород, Псков, деньги… А ведь мы с вами ничем не хуже Мнишеков, монсеньор! По крайней мере, уж куда как честней и порядочней.
– Совершенно с вами согласен, сын мой! Так вы думаете, стоит…
– Стоит, монсеньор. Но не сейчас, после.
Рангони вновь задумался. Лежащие на столе документы – доказательства самозванческой интриги – вдруг показались нунцию свернувшимся клубком ядовитых змей. Могут ужалить врага, а могут – и своего хозяина. Держать их при себе опасно, очень опасно – кто знает, не дошли ли уже слухи о них до Мнишека или Вишневецких? Кто сможет поручиться?
– Никто, – хмуро признал Лавицкий. – В имении Адама Вишневецкого совсем недавно без вести пропал слуга. Тот самый, что переписал для нас свиток… Если он был подвергнут пыткам по приказу князя… Я не поручусь за нашу безопасность, монсеньор, тем более – за безопасность принадлежащих нам вещей. У Вишневецких много денег, очень много, вполне хватит, чтобы подкупить всех наших слуг. И ведь не узнаешь, кто именно подкуплен. С виду – вполне предан, а на самом деле только и ждет, чтобы вонзить кинжал в спину.
Нунций непроизвольно поежился – слишком уж эмоционально говорил Лавицкий. Кинжал в спину – ну, надо же выдумать! Кто о чем думает, тот и… Впрочем, этому хитрому иезуиту можно доверять, с оглядкой, правда. Уж слишком многое их теперь связывает! И сильнее всего – общая тайна. Бумаги, грамоты! Куда б их только деть, разрази дьявол?
Мысленно помянув дьявола, Рангони тут же перекрестился на висевшее над камином распятие:
– Предчувствую, за бумагами наверняка скоро начнется охота. Больно уж многим они нужны: Вишневецким, Острожским, Мнишекам – чтобы уничтожить, шведам и русским – чтобы предать огласке. Таким образом, мы с вами меж двух огней, сын мой.
– Грамоты надо немедленно спрятать!
– Так-так…
– В каком-нибудь отдаленном аббатстве, не в Польше… и не в Ватикане.
– Ну-ну, продолжайте, Лавицкий! Вижу, у вас что-то есть на примете.
– Есть, монсеньор. – Иезуит с улыбкой развел руками. – Признаюсь, я уже думал над этой проблемой. Преданный мне человек давно собирается совершить паломничество в один из нормандских монастырей…
– Нормандия? – удивленно перебил нунций. – Почему именно Нормандия?
– Он там родился, монсеньор.
– Но ведь это же почти край света! И как мы, в случае необходимости…
– Нормандия вовсе не так далеко, – на этот раз перебил Рангони Лавицкий. – И если плыть по морю… Неделя! Всего неделя, а при благоприятных погодных условиях и того меньше. Правда, мой человек, чтобы не привлекать внимания, отправится в паломничество пешком. Не один. С верными людьми.
Нунций недоверчиво хохотнул:
– Я смотрю, у вас все люди – верные, а, Лавицкий?
– Брату Гилберту – так его зовут – я вполне доверяю. И мое доверие он уже не раз оправдывал.
– Я должен говорить с ним!
– Да, монсеньор. – Лавицкий встал с кресла и поклонился. – Я представлю вам брата Гилберта сегодня же. Но… лучше не здесь.
– Естественно, не здесь! – Рангони взмахнул рукой. – Сейчас наброшу плащ, и отправимся – ведь уже темнеет.
– Как вам будет угодно, монсеньор.
Встреча произошла на постоялом дворе, близ небольшой деревянной церквушки Святой Инессы, что располагалась почти на самой окраине города. Впрочем, и отсюда был виден Мариацкий костел и здания коллегий университета. Рангони непроизвольно улыбнулся – свет католической учености имел прочные позиции в Польше.
– Прошу сюда, монсеньор. – Лавицкий жестом показал путь.
Задний двор, заставленный возами с рыбой и кожами, большая куча навоза, около которой, чертыхаясь, возились бородатые мужики с вилами. Узенькая, с резными перильцами лестница, ведущая на галерею. Такая же узкая дверь.
– Входите… Сейчас я зажгу свечи.
Послышался стук кресала – Лавицкий высекал огнивом искру. Наконец потянуло паленым… Зажглись три свечи в бронзовом подсвечнике, стоявшем на небольшом столе. Ярко, нестерпимо ярко, так, что на миг стало больно глазам! Или – это просто с непривычки, с темноты?
– Ну, и где ваш брат Гилберт? – недовольно осведомился нунций.
– Ожидает за дверью, монсеньор.
– За дверью? Ну так пусть войдет!
– Войди, брат!
Скрипнула дверь, и на пороге возникла высокая фигура в коричневатой рясе бенедиктинца с накинутым на голову капюшоном.
– В помощь вам святая дева Мария, – откинув капюшон, низко поклонился монах. Высокий, мускулистый, сильный. Молодой – вряд ли старше тридцати. Рангони с любопытством всмотрелся в угрюмое, даже несколько фанатичное лицо. Квадратный волевой подбородок; крупный, с горбинкой нос; кустистые, нависшие над глубоко запавшими глазами брови. Тонкие, пожалуй, слишком тонкие для столь широкого лица, губы усиливали впечатление мрачной силы, чему способствовала и прическа монаха – тот был абсолютно лыс.
– Ты звал меня, брат, – посмотрев на Лавицкого, негромко промолвил монах. – Я пришел.
– Я хочу разрешить тебе паломничество, брат Гилберт, – улыбнулся иезуит. – То самое, о котором ты очень просил.
В глубоко запавших глазах монаха промелькнула на миг бурная радость. Промелькнула и тут же погасла – брат Гилберт, несомненно, умел владеть собой.
– Да благословит тебя Господь, брат! – Монах поклонился. – Я готов отправиться в путь хоть сейчас.
– Отправишься, – усмехнулся Лавицкий. – Заодно – выполнишь мое поручение.
– Приказывай. И не сомневайся в успехе!
