Майкл Форд - Огонь Ареса
Агестес стал надзирателем совсем недавно, но уже прославился своей жестокостью.
В первый же день, в назидание другим, он приказал наказать одного из сыновей Нестора, сломав тому левую руку молотилкой за то, что мальчик попросил немного воды.
Лисандр протянул руку за причитавшейся ему долей, но перед ним на стол швырнули всего один мешочек зерна.
— Следующий! — выкрикнул надзиратель. Лисандр на мгновение застыл.
«Произошло какое-то недоразумение», — подумал он.
— Этого мало, — возразил юноша. — Мне полагается вдвое больше.
Агестес прищурился и наклонился так близко к Лисандру, что тот почувствовал шедший из его рта отвратительный запах.
— Проходи, — приказал надзиратель с мрачным выражением лица.
— Но сегодня я сделал сто бушелей на двоих, — объяснил Лисандр. — Я работал под полуденным солнцем, собирая долю матери…
На губах надзирателя появилась презрительная улыбка.
— Мне нужно больше, чтобы купить лекарство — мама очень больна.
Агестес демонстративно посмотрел по сторонам.
— Парень, что-то я здесь не вижу твоей матери, — заявил он и скрестил руки на груди.
«Он хочет меня обмануть!» — подумал юноша.
— Я вам уже говорил, — начал Лисандр, стараясь не выдать своего гнева. — Мама очень больна, она харкает кровью, и не смогла выйти на работу. Поэтому сегодня я работал за двоих.
Лисандр расслышал позади вздохи илотов. Агестес мрачно ухмыльнулся.
— Ну что ж, ничтожный раб, передай своей матери, что она получит свое зерно, если явится сюда и заберет его сама.
Внимание Лисандра отвлекла коснувшаяся его рука. Это был Тимеон. Он смотрел на друга полными страха глазами.
— Пойдем, Лисандр. Нам пора.
Надзиратель происходил из периэков,[10] он еще не был гражданином Спарты, но стоял на ступеньку выше илотов и был волен поступать с рабами по своему усмотрению.
Стоявшие позади Лисандра жнецы стали проявлять нетерпение. Он слышал, как кто-то проворчал «Проходи!» и «Нам тоже пора домой», но не сдвинулся с места.
— Я сегодня щедр, — пробурчал надзиратель и задумался: — Ты сможешь забрать все полагающееся тебе зерно, но при одном условии. Ты получишь шесть ударов плеткой. Я давно не разминал руку.
Лисандр знал, сколь больно жалит плетка, но, не раздумывая, принял решение:
— Я согласен.
Надзиратель отвел Лисандра к стене амбара, к которой было прислонено ожидавшее починки огромное колесо от телеги.
— Раздевайся, илот! — рявкнул Агестес, снимая с пояса плетку и разминая руку.
Лисандр медленно стянул через голову тунику, надежно спрятав Огонь Ареса в ее складках. Надзиратель широко расставил его руки, привязав их к спицам колеса.
Лисандр твердил про себя, что спартанские мальчики во время обучения проходят через такое неоднократно.
Стоявшие в очереди илоты сбились в кучу, чтобы поглазеть на зрелище. Лисандр был одним из них, он чувствовал, как взоры рабов впиваются ему в спину.
Юноша опустил голову. Он слышал, как надзиратель переминается с ноги на ногу, пытаясь занять удобное положение.
«Мне по силам все, на что способен спартанец», — подумал Лисандр, стиснув зубы.
— Я готов. Делайте, что…
Его прервал резкий свист коснувшейся лопаток плетки.
Сначала Лисандр почувствовал, как по его спине пробежал холод, а затем появилась боль, тело окатила горячая волна, словно в его плоть одновременно впились тысячи иголок. Глаза юноши застлала белая пелена, и он ощутил железный привкус крови в том месте, где прикусил губу.
— Один! — взревела толпа.
С каждым ударом Лисандр все больше погружался в себя, он как бы заглядывал внутрь себя и перестал чувствовать свое тело.
Сердце забилось медленнее, насмешливые выкрики толпы растаяли вдали. Лисандр думал об амулете, спрятанном под его одеждой. Яркое сияние камня придавало ему силы и надежду. Однажды он станет свободным, и они с матерью покинут место, где его когда-то гордый народ заставили гнуть спину на спартанцев, презиравших труд. Он не будет больше ничьим рабом.
Когда прозвучал шестой удар, кровожадность толпы уменьшилась. «Шесть», — тихо произнесли несколько человек.
Ему развязали руки, но одеревеневшие пальцы не отпускали колеса, вцепившись в него, словно когти.
Лисандр чуть не падал — ноги едва держали его. От порыва ворвавшегося во двор вечернего ветра по рассеченной коже спины пробежала пульсирующая боль, а у пояса на складках одежды собралась кровь.
ГЛАВА II
Заходящее солнце озаряло горизонт пылающим красным цветом. Чувствуя в ногах прежнюю силу, Лисандр прибавил шаг, направляясь к окраине Лимны — одному из пяти городов, составлявших центральный район Спарты. Тимеон, ростом почти на голову ниже друга, с трудом поспевал за ним.
Они шли мимо выстроившихся вдоль дорог уличных торговцев, предлагавших свои товары:
«Спелые арбузы — отменная еда после целого дня на поле! Жареный лесной орех — осталось всего три кулька»!
Обычно Лисандр останавливался перекинуться с ними парой слов, но только не сегодня.
— Покажи спину моей маме, — посоветовал взволнованный Тимеон. — Как бы не занести в раны инфекцию!
— Не беспокойся за меня, — откликнулся Лисандр, не сбавляя шага. Его спина горела, словно от ожогов, было жарко, все тело чесалось. Время от времени ткань туники отрывалась от подсыхавших ран, на которых запеклась кровь, и тогда Лисандр впивался ногтями в ладони, подавляя стон. До закрытия заведения лекаря оставалось совсем мало времени, ему надо было успеть купить матери лекарства.
— Агестес надолго запомнит этот день, — произнес Тимеон. — Жаль, ты не видел его лица, когда он не дождался от тебя ни единого крика. Он походил на Гефеста, покровителя кузнецов, наносящего удары по непокорному железу.
Лисандр был рад, что в свете угасающего дня Тимеон не видит его лица. Он знал, что его щеки горят от стыда.
«Разве можно считать честью храбрость, заслуженную унижением?» — думал юноша, и ему не хотелось об этом говорить.
Лавка лекаря была пристроена к фасаду его же дома, который располагался недалеко от центра городка. Когда они почти подошли, Тимеон прервал молчание еще раз.
— Жнецы уважают тебя. Мало кто из них мог бы вот так возразить надзирателю.
Лисандр набросился на друга:
— Не будь таким глупым, Тимеон. Они не уважают меня. Они хохотали и издевались, пока меня били. Потому что я не заслуживаю уважения. Я… и ты… мы рабы, Тимеон. У нас ничего нет. Даже наши тела нам не принадлежат. Мы ничто. Разве ты этого не понимаешь?
